Андрей Жвалевский - Беременность не болезнь
– Э! – вдруг спохватился я. – А картошки не много?
– Нормально, – ответила Катя. – Большую часть так съедим, остальное пойдет на салаты.
– Салаты нужно готовые покупать. И вообще, мы укушаемся.
– А гости?
– Какие гости?
Катя оторвалась от нарезания перца и внимательно посмотрела на меня.
– Праздник сегодня, – сказала она, – твой день рождения. Кстати, поздравляю. А гости…
– Никаких гостей! – замахал я ножом (правая рука) и пивом (левая). – Я вообще не праздную дней рождения.
– Да ну? Вытри с пола пиво. Ты же вчера сам всех подряд приглашал на день ангела. Еще вон там подотри. Кстати, выглядел ты вполне трезвым. Многие могут прийти.
– Я приглашал соседей? – утро перестало казаться замечательным.
– Не только. Но случайные люди, которых мы встретили на улице, к счастью, не знают нашего адреса. Дочистил? Теперь нарежь помидоры и лук.
Я допил пиво и предложил:
– А давай запремся и никому открывать не будем. Как будто нас дома нет.
– Неудобно. Все-таки соседи, не чужие люди.
Это было правдой. За последний месяц Катя умудрилась перезнакомить между собой весь подъезд. Даже со мной то и дело здоровались какие-то люди. Скорее всего, не чужие.
– Будем надеяться, – сказал я, – что они поняли, какой я был пьяный, и…
В дверь позвонили.
– Здравствуй, Сереженька! – защебетала неизвестная бабушка в красной кофточке.
Поскольку она звала меня на ты и уменьшительно-ласкательно, я удержался от естественного вопроса: «А вы, собственно, кто?» Я даже принял от нее подарок – коричневый кулич – и узнал, что она вечером будет занята, а то бы обязательно заглянула. При попытке поблагодарить бабушку выяснилось, что она глуха, как Бетховен.
– Это баба Маня, – сказала Катя, когда дверь закрылась. – Очень полезный человек: все время стоит перед подъездом и смотрит, кто приходит. Дай сюда пирог! М-м-м, вкусно!
– А как же вы с нею общаетесь?
– Да запросто…
Зазвонил телефон. Это была Маша, моя бывшая подруга. Оказывается, она помнит день моего рождения! Впрочем, со мной она разговаривала совсем чуть-чуть, потребовала к телефону Катю (откуда узнала?) и балаболила с ней полчаса. За это время я успел дорезать овощи, поставить на огонь картошку и получить еще одно поздравление от милой семейной пары. Эти тоже не могли прийти вечером, поэтому забежали поздравить сейчас. Спасибо, хоть не подарили ничего.
Зато Катя вручила огромный стеганый халат. Я эту одежду терпеть не могу, считаю признаком старости и мещанства, но честно изобразил радость и пообещал надеть халат на ближайшее торжество, возможно, даже на сегодняшнее.
Тем временем в квартире появлялись какие-то смутно знакомые люди и поздравляли. Все как один имели другие планы на вечер, но посчитали необходимым зайти и пожелать здоровья и много детей. К обеду мне стало даже обидно.
– Слушай, Кать, а почему они все вечером не могут? Брезгуют?
– Во-первых, это еще не все. Вчера ты был очень общителен. Возможно, кто-нибудь и придет. Открой банку. Во-вторых, они до конца не уверены, что ты их пригласил. Коньяком пахло так, что… И маслины тоже открой. В общем, не прийти они не могут, чтобы не обидеть. Прийти? А вдруг это был просто пьяный базар? Вот они и принимают компромиссное решение. А где были огурчики от твоей мамы?
– Да ты же их и съела. Давно уже. Значит, – я оглядел кухню,- готовим мы все это зря.
– Ничего не зря. Наташка со своими мужиками точно придет.
В голосе Кати прозвучала затаенная зависть. Видимо, ей тоже хотелось иметь в своем распоряжении пару-тройку мужиков. Я хотел заметить, что, мол, Мараш-ко точно не приедет (я помнил, в каком виде он уезжал), но в дверь снова позвонили.
Это оказалась Люда, прежняя хозяйка нашей новой квартиры. Она явилась прямо с самолета, загорелая и агрессивная.
Я уже приготовился выслушать поток энергичных пожеланий и напутствий, но Люда начала совсем с другого:
– Ну и где я сегодня буду ночевать?
…Выяснилось, что я уже не умею ночевать один. Всего за два месяца привык ощущать под рукой круглый Кошкин бок. Научился находить во сне ее пузо и поглаживать, когда Катя начинала ойкать от увесистых тумаков изнутри. Ребенок тут же успокаивался и переставал терроризировать мать.
Теперь же, когда Люда с Катей выперли меня из спальни, я то и дело начинал кемарить, пытался нашарить родное и теплое. И в ужасе просыпался. Открыв глаза, смотрел на полоску света, выбивающуюся из-под двери, и прислушивался к женскому разговору. Девушки пытались шептаться, поэтому их беседа напоминала болтовню двух гадюк после долгой разлуки. Чтобы отвлечься, вспоминал сегодняшний день рождения. Честно говоря, было здорово. Я уж и не помню, когда последний раз отмечал этот праздник так широко. Кроме Наташки с Андреем и Марашки с Юлькой было еще несколько соседей. Людка, потом пожилой такой… на бухгалтера похож., и еще хмурый восточный человек Армен, который, как выяснилось, закончил Гнесинку и вообще коренной москвич. Потом кто-то приходил, кто-то уходил.
Я перевернулся на другой бок. Умеет все-таки Катерина устраивать из дома проходной двор. И люди на это ведутся. Интересно, как у нее получается? Что-то я не замечал, чтобы она бегала по квартирам и стучала в гонг: «Все на праздник! Быстро все перезнакомились!» Как-то само выходит. А народ, видать, соскучился по нормальному человеческому общению. Особенно пожилые, которые еще помнят правила социалистического общежития. Как писали у нас в стенгазете: «…после чего нарушал правила социалистического общежития №2».
Хотя и молодежь тоже интересуется. Тот паренек, с торчащими волосами, который приходил забирать глухую бабу Маню (пришла все-таки, не выдержала!) – он сначала показался мне дебилом-переростком, а потом стал выдавать: «Коэльо – это Кастанеда для бедных!» Наверняка где-нибудь подслушал, но все равно впечатляет. Выучил парень такие сложные фамилии. А волосы торчат, и в ушах плеер. Даже во время разговора не снял наушники.
Естественным образом мысли перекинулись на собственного ребенка. Он… ладно, пусть она… будет жить совсем в другом мире. Про социализм будет знать столько же, сколько мы про царя. Даже Машка – у ж на что развитая девочка – Ленина с Пушкиным путает. Наверное, свободнее все будет. Хорошо.
Хорошо? А наркотики? А свободная любовь и сопутствующие болезни? Если к моему… моей дочке какая-нибудь сволочь попробует подкатиться, прибью на месте. И пусть потом судят. За наркотики точно убью. А за свободную любовь кастрирую.
«Э, – осадил я себя, – ты чего? Тоже мне, поборник высокой морали! Сам-то свободно любился, и в ус не дул!»
