Людмила Белякова - Быть единственной
Если же первый половой контакт обходился для девчонки без далеко идущих последствий, а замуж она настроилась решительно, то важным доводом было «он у меня первый». Это тоже действовало. А вот в принципе насчет «первого» – это мм! Для тех девиц, кто выходил замуж якобы «по-честному», существовали секреты, как скрыть от молодого супруга предыдущий интимный опыт.
Ну, главный, выселковский, фирменный – это понятно: на свадьбе упоить молодожена в полную зюзю, что было вовсе не сложно при существовавшем в Выселках законе всеобщего, равного и явного пития. Особенно для этих целей был хорош местный самогон, мутноватый, но такой забористый – просто ах! Так что сакраментальная зюзя была третьей участницей в каждой второй брачной постели. И очень часто так в ней и оставалась, прижившись навечно. А смысл упоения состоял в том, чтобы наутро, или, вернее, к полудню первого дня совместной жизни, нежно воркуя, убедить молодого мужа, что у них «все было» и все было просто замечательно. А доказательства? Ну, так пальчик уколоть ведь не проблема. Раз такое дело…
Маша-то выходила замуж по-честному, поэтому ей было не до этих премудростей. И деревенский обычай наутро вывешивать во дворе добросовестно обработанную молодыми простынку Машу миновал во времени. А жаль… Она-то не теперешние… Хотя в ее тогдашнем возрасте нетраченность свидетельствовала скорее не в ее пользу. Никому не нужна была, да?
Все эти неприятные, утомительные воспоминания и мысли роились, давя друг друга, в Машиной гудящей голове даже поздно ночью, когда она пыталась заснуть, но тяжко ворочалась в своей постели.
Из комнаты старшего доносились взвывами отголоски футбольного матча.
«Вот, футбол смотрит… На меня наплевать, – обиженно думала Маша. – Хоть бы пришел, поинтересовался, не умерла ли я тут. А вот если бы я умерла? Свадьбу бы отложили, как тогда, когда я в больницу попала, и, может…»
Тут Маша с досадой осознала, что, померев окончательно и на самом деле, не смогла бы насладиться результатами своего демарша. Все равно Володька женился бы на этой, как ее там… Вот через сорок дней в аккурат расписались бы… И Вадька за ним туда же!.. Одновременно бы и поминки Машины отметили – для экономии. Нет, это не выход. А где выход? Почему тогда Володькина краля от него отказалась-то? Маша забыла… Ах да – потому что нашла бумажку, где было сказано, что Маша сумасшедшая и ее внуки будут такими же бешеными. А может, прикинуться? Сказать, что Маша, как порядочная, хочет познакомиться с невестой и ее родителями и такое им потом устроить – как той носатой на заводском дворе, а?! Нет, тоже не выход. Эта девка уже беременная, и, конечно, не от Володьки – это ясно, так что и Машина сомнительная в умственном отношении наследственность здесь ни для кого не помеха. Раз «та» за него взялась по-настоящему, это конец… В Выселках так и говорили: ни одна, которая хотела замуж, в девках не оставалась. Хоть за пьяного, хоть за сраного, да выходила. Саму Машу так в свое время утешали: поставишь за цель, так выйдешь!
Маша крутилась в постели, не в силах даже представить себе хоть какой-то выход из положения. Уже затихли отголоски футбольной баталии в комнате младшего сына, а бедная Маша все не находила ответа: как вырвать Володеньку из лап девки-разлучницы?
Как заснула, Маша не заметила. Да и зыбкий кошмар, состоявший из обрывочных видений свадьбы старшенького и «этой», вряд ли можно было назвать сном.
Проснулась Маша поздно, чутко уловив, что на кухне позванивает посуда. Первые секунды бодрствования она не вспомнила о сюрпризе, преподнесенном старшим отпрыском, и бодро вскочила: ох, сыночков же кормить надо! И вдруг ясно представила, что сын у нее теперь один, а второй безвозвратно ее покинул.
Надев халат и кое-как пригладив волосы, Маша появилась на кухне. Вадик, одетый в выходной бело-синий свитер, допивал чай.
– Куда это ты собрался? – недовольно осведомилась Маша.
– Дела в городе, – сдержанно ответил сын.
– К Володьке пойдешь?
– Может, и к нему, – спокойно подтвердил Вадик и встал.
– Я тебе не велю, – глубоко изнутри закипая от ярости, выдавила из себя Маша.
– Мам, а я взрослый уже, – делано улыбнулся Вадик. – Я сам решаю.
– Дверку на погребе починить надо, – стараясь не начинать скандала, придумала Маша предлог задержать сына.
– Вернусь – починю. И завтра день. Пока! – Сын быстро вышел, прихватив большую сумку, стоявшую тут же.
«Ага, точно, – с досадой, запоздало догадалась Маша. – Вещи какие-то понес, что Вовка вчера не взял. Утром рано собрал и хотел уйти, пока я сплю. Все хитрят, хитрят… Хожу я плохо, а то можно было бы проследить, куда пошел, посмотреть на эту мерзавку».
Вадик вернулся уже к вечеру, довольный и какой-то отрешенный – словно все еще был там, у брата с его «невестой». Сумка, как заметила Маша, была пустой.
«Точно, у них был… Хорошо ему там, с ними, да? А с мамой, дома, плохо?»
Дверцу на зимнем погребе Вадик починил без дополнительных понуканий в воскресенье утром и с обеда опять уехал. На следующий день Маша выходила на сутки и утром в понедельник с сыном почти не виделась. Стена молчания, начавшая расти между ними, как бурьян сырым летом, перла из-под земли неукротимо, и корчевать ее не было никакой Машиной возможности.
Незнамо как новость о том, что Машин старший женится, разнеслась по Выселкам. Как же, отличный, непьющий жених уходит на сторону! А куда своих-то невест девать? Вон их каждый год по скольку созревает!
Скорее всего, Володька пригласил кого-то из приятелей на торжество – и Машин позор выплыл наружу. Как было ей поступить? Ведь даже если свадьбу играли в ресторане, а эта расточительная, городская манера все больше завоевывала Выселки, семьи молодоженов на второй день должны были вусмерть напоить ближайших родственников и соседей. Коль скоро все высельчане состояли в той или иной степени родства, на местных свадьбах гуляли практически все, даже те, кого не приглашали. На «втором дне» молодых пытали на предмет удовольствий, полученных ими в первую брачную ночь, потом все вместе гуляли по окрестностям с ряжеными и горланили частушки и песни советских композиторов. А тут – весь порядок нарушался, и Маше от этого становилось еще тошнее.
От этих разговоров – как, где гостей принимать будешь, Марь Степанна? – Маша отмалчивалась или отругивалась, встречая недоуменные и даже чуть испуганные взгляды односельчан. Чего это она вдруг? Сын женится, уж не молоденький, под тридцать. А она, кажется, недовольна? И вправду – как Маша объяснит людям, что ничего хуже для нее нет, как отдать сына, кровиночку, чужой девчонке? Ну да, все матери невесток недолюбливают. Каждая недовольна. Всем кажется, что сын мог бы взять и побогаче, и покрасивее, и помоложе. Прятали паспорта у рвавшихся в ЗАГС влюбленных, грозили родительским проклятием. А не получалось воспрепятствовать регистрации – потом разводили молодых свекрови, капали сыновьям на мозги, капали, капали: ты глянь, кого взял-то! Сын начинал прозревать, поколачивать жену, и та уходила сама.
