Людмила Белякова - Быть единственной
Одно время выселковские, относившиеся к заовражным как столичные жители к лимите – с легким, брезгливым презрением, настоятельно советовали им все-таки пойти на демографический рекорд и завести по третьему ребенку, дабы каждый производитель имел приплод от каждой женской особи. Заовражные мужики, даже относительно трезвые, за такие предложения лезли драться, да и бабы могли покорябать шутнику нос, поэтому довольно быстро эти подковырки прекратились. А может быть, все просто привыкли.
«Вот так, может, и мои привыкнут? Насмотрятся на других и привыкнут, поймут… Чего хорошего в этой семейной жизни-то? Бабы все вредные, денег от мужей требуют. Понарожают, и еще неизвестно от кого, а потом мужик корми эту ораву… А вот мама – она ж никогда ничего не требует – только чтоб любили ее и уважали. Разве это трудно? Нет. С мамой всегда лучше».
Постепенно Маша успокоилась – видно, хватило сынкам срамных историй с их девками и ее инфарктом, до которого они ее сообща довели. Правда, летом сыновья по профсоюзным путевкам на две недели уехали на турбазу, куда-то на Волгу, чем Маша очень возмущалась. Но потом сдалась: ну, правда, что тут говорить – мужикам под тридцать, а они нигде дальше родной Московской области не бывали.
Сыновья вернулись довольные, загорелые, даже какие-то незнакомые. Маша долго рассказывала им, как несколько раз у нее было плохо с давлением и сердцем. До вызова скорой дело, правда, не дошло, а надо бы… Сыновья попросили у нее прощения, и Маша их простила, вырвав обещание никогда ее не покидать – до самой ее близкой смерти.
До конца лета Маша дожила спокойно. Гром грянул в начале осени.
Солнце откидывало низкие тени, вечерело. Почти все деревья вокруг уже сбросили листву, но осень стояла умиротворенная, тихая и сухая. Была пятница, Володя должен был приехать с работы, как обычно, пораньше. Вадика пока не было, наверное, халтурил в своей мастерской, денежку на хозяйство зарабатывал.
Когда Маша увидела Володю входящим в калитку, то удивилась какой-то странной, незаметной, но разительной в нем перемене. Он шел по их большому двору широкими шагами, однако Маша его почему-то все не узнавала и не узнавала. Потом Володя исчез из вида, и Маша услышала, как он шумит в сенцах, переобуваясь, и ей показалось, что делает он это странно долго. Потом сын, видимо, прошел к себе переодеться в домашнее.
Когда Володя вошел на кухню, одетый в черно-красную байковую кофту, купленную Машей на заводской распродаже – ничего же в магазинах не было, – она его снова не узнала. Или, наоборот, узнала? Только не сына, а его отца, давно и бессовестно их покинувшего. Так он был сейчас на родителя своего похож…
– Мам, – начал Володя, даже не поздоровавшись и не спросив, как она сегодня себя чувствует, – ты присядь, пожалуйста.
Машино лицо оледенело и потеряло возможность что-то выражать, кроме панического ужаса.
– Теперь уже ничего не поделаешь…
«Ох, опять! Опять! И так мало времени прошло, а он снова за свое! Опять проститутка какая-нибудь мозги ему засрала!»
– У нас… с одной девушкой будет ребенок. Ну и соответственно… мы хотим расписаться. Все решено.
Маша стояла, тяжко опершись на стол – сесть она так и не успела, одеревенев, – и вдруг услышала, как из самого ее нутра доносится жалобный, тоненький не то плач, не то вой – и-и-и-хь! Так, верно, выли, провожая своих мужиков на борьбу с татарами, русские бабы еще семьсот лет назад.
– И не надо, пожалуйста, обмороков и инфарктов, – чуть раздраженно добавил Володя. – Тут уж я обязан. – Он развел руками – ничего не поделаешь – и наконец посмотрел на мать.
Маша судорожно шарила по карманам в поисках платка, хотя глаза у нее были совсем сухие. Просто вошло в привычку.
– Ты что же, – едва шевеля губами, выдавила она из себя, – сюда ее привести хочешь?
– Нет, – поспешно и даже радостно сообщил сын. – Мы у нее будем жить. Она молодой специалист, у нее однокомнатная квартира в городе, а сама она из Орехово-Зуева. Там у нее родители. Но если хочешь, она приедет с тобой познакомиться.
– Нет! Нет!!! – крикнула Маша так, что звякнули стеклянные дверцы буфета, а сын вздрогнул и отступил на полшага. – Ноги ее не будет здесь!! Ноги не будет!.. – И вдруг, озарившись спасительной мыслью, Маша бросилась к сыну, сжав молитвенно руки: – Володенька, сынок! Не твой это ребенок! Не твой! Обманывает она тебя!
Брак «по залету» в Выселках был, считай, каждый второй, так что Машин старшенький с этой довольно действенной практикой отлова мужей не мог быть не знаком. На что угодно девки шли, лишь бы привязать к себе глупеньких мальчишек! Вот и Машин сын не избежал этой позорной участи. Не уберегла она его…
– Не твой он, не твой! – заныла, завела Маша, в исступлении мотая головой. – Окрутить она тебя хочет!
Володя криво усмехнулся:
– И откуда это тебе известно?
– Не твой он, не твой…
Маша, истратив на крики и вопли последние силы, отползла на подкашивающихся ногах к стулу и тяжело, боясь промахнуться, на него опустилась.
– Нет, ну что ты об этом знаешь? – стал допытываться сын, как-то непривычно – озлобленно и въедливо.
– Что я знаю!.. – простонала Маша, прикрывая горестно так и не желавшие плакать глаза.
Да просто знала Маша, точно знала, что сын стал добычей очередной «проститутки», решившей им, наивным, покрыть свой грех. Новое дело…
– Ну не твой это ребенок, не твой… Не надо жениться на ней, а, сыночка? – шатаясь, как в бреду, повторяла Маша.
– Нет, а почему ты так думаешь?
Сын, похоже, не слишком переживал, напротив, откровенно любовался Машиными страданиями и стоял, выжидательно на нее глядя.
– Не может быть, чтоб твой…
– Мам, а чем я такой плохой, ты мне скажи, а?
– Нет, – не понимая, к чему клонит сын, выдавила из себя Маша. – Не плохой…
– А тогда объясни, почему ты думаешь, что девушка не может меня полюбить, захотеть от меня ребенка? Я что – какой-то урод, дурак?
– Нет, нет, сынок! – попыталась подняться Маша. – Ты у меня самый лучший! Красивый, хороший…
– Так почему ты думаешь, что она меня не любит, обманывает?
– А они все такие! – вдруг ободрилась Маша, найдя веский аргумент. – Все!
Сын соглашался ее слушать, значит, у Маши был хоть небольшой шанс его переубедить, и надо было использовать его на все сто.
– Ну, ты понимаешь, сына, они все такие… Им лишь бы…
Тут энергии у Маши разом поубавилось – Володя смотрел на нее как на циркового уродца, который смешит публику тем, что пытается изобразить нормального человека. Маша вдруг ясно вспомнила, как в далеком детстве ходила с матерью в театр лилипутов, приезжавших в город. Вот точно так же глядели на метровых «артистов» и ее мать, и остальные зрители. И вот теперь с точно такой же брезгливой насмешкой разглядывал Машу ее собственный сын.
