Лариса Райт - Золотая струна для улитки
Не так уж она и сообразительна. Тоже мне, гранд-дама! Решила, что Марат способен явиться на подобное мероприятие в спортивном костюме. Ну и дела!
– Дела так дела, сынок! Что ж поделаешь, – вздыхает пожилая женщина. – Хорошо, хоть на десять минут забежал.
– Мне только переодеться надо. Достаньте, пожалуйста, брюки и рубашку.
– Конечно. А…
– Иду смотреть на музыкальные инструменты, – неожиданно признается Марат.
– Музыкальные? – Женщина растекается в блаженной улыбке, прикрывает рот морщинистой рукой. – Ну, дай бог, дай бог.
7
– Мой бог! – Марат не в состоянии сдержать восхищения.
– Что? – Андреа и сама видит, что скрипка очень необычная, но чем?
– Венецианская школа, середина XVIII века. Это же настоящий Сантус Серафин!
Андреа даже не слышала имени такого скрипичного мастера. Удивительный сторож!
– Посмотрите, все признаки его работы налицо: тирольская форма корпуса, вычурные завитки, головка, эф. Великолепное дерево и просто шикарный лак. Это не реставрационный, подлинный.
– Это тоже Серафин?
– Нет, это вообще конец XIX века. Рижская скрипка. Скорее всего, руки Августа Домбровского. Есть характерные особенности: короткая шейка и материал – плотный клен.
– А это Страдивари, – радуется Андреа своим познаниям.
– Страдивари сделал такую же в 1721 году, а эта немецкая копия лет на 150 старше оригинала.
– Откуда вы все знаете? – Андреа сощуривается над табличкой.
Подписи сделаны мелким шрифтом, и надо подойти к инструменту вплотную, чтобы прочесть информацию. Марат предпочитает любоваться издалека. Устремляется в следующий зал.
– Копия, копия, мануфактура. Здесь ничего интересного.
– Там флейты.
– Да, это флейта, и следующая тоже. О, вот это интересный экземпляр. Флажолет.
Андреа немного подавлена. Флажолетом называют один из приемов игры на гитаре, но почему Марат так называет флейту? Никогда раньше не приходилось ей ощущать себя столь несведущей в мире музыки. Жаль, здесь не представлены гитары. Тогда бы она показала класс. И почему ей так хочется утереть нос этому угрюмому всезнайке? Она разглядывает инструмент: флейта как флейта, разве что немного длиннее.
– Длинный.
– Продольный, и звучит в верхнем регистре.
– Ой, шарманки!
– В шарманках я не силен. – Разочарованное сожаление.
– Совсем ничего не знаете? – Плохо скрываемое торжество.
– Разве что сказки.
– Расскажите.
Марат рассматривает спутницу. Похоже, для нее аукцион – не меньшее событие, чем для него. Из внимательных зеленых глаз исчезла привычная настороженность, задумчивость уступила место искренней заинтересованности, желанию узнать, понять, впитать что-то новое. Она проглатывает его объяснения с жадностью Гобсека и торопит, теребит, жаждет новых вложений в копилку своего интеллекта. А еще он не мог не заметить: удивление от его глубоких познаний прошло очень быстро и сменилось странной для взрослой женщины детской страстью обогнать соперника. Рыжая Андреа тактична и нелюбопытна. Зато она любит побеждать. Интересно, что надломило ее в этом стремлении? Какой-то обидный проигрыш?
Девушка изучает шарманку, накручивает на пальчик жесткую спиральку волос. Вместо привычных джинсов и майки сегодня на ней белый льняной костюм: из широкого полукруглого ворота блузки выпирают ключицы, из-под летящих треугольников косой юбки торчат острые колени. Кудряшки, которые она то и дело теребит по привычке, перехвачены широким, легким, прозрачным шарфиком. Струящиеся по спине ленты развеваются вслед за стремительными движениями их обладательницы. Андреа прыгает от инструмента к инструменту, Марат смотрит на белые полоски капрона, и ему кажется, что женщина порхает. Бабочка. Чио-Чио-Сан. Летящая, воздушная и несчастная. Что же ей рассказать?
– В небольшом городке жили бедный шарманщик и его внучка-сиротка. Единственным их средством к существованию была старенькая шарманка с полустершимися от старости аляповатыми розами, бледными от бесчисленных дождей пастушками и чахлыми овечками. День за днем, в дождь, жару и холод ходил старик по улицам городка, извлекая душераздирающие звуки из своей шарманки, а девочка дрожащим голоском выводила жалобные песенки. Но как-то раз над городом пролетала маленькая голубая фея. Звуки песни донеслись до нее, и она, обычно не обращавшая внимания на дела людей, взглянула вниз и увидела. Увидела старого, согнутого в три погибели шарманщика, сотрясаемого вечным кашлем, увидела бледную, замерзшую девочку, чье чахлое тельце еле прикрывали грязные лохмотья, но чьи глубокие голубые глаза сверкали от счастья, когда она выводила свою незатейливую песенку. Фея была так растрогана, что впервые за последнюю пару сотен лет ей захотелось чем-то помочь этим несчастным, погрязшим в нищете людям. Фея спустилась в сырой переулок, где шарманщик и внучка стояли в ожидании медяка, и обратилась к девочке: «Здравствуй. Я голубая фея. И сегодня я могу исполнить любое твое желание, только скажи». Девочка была еще так наивна, она пока что верила в голубых фей. А шарманка была самым прекрасным, что довелось видеть этой бедняжке за всю свою короткую жизнь. И она попросила у феи золотую ручку для шарманки… Потом фея повернулась к старику: «Я голубая фея, и сегодня я исполню любое твое желание». Старик многое повидал на этом свете. Он видел смерть, нищету, недолгое счастье, дружбу и предательство, любовь и ненависть, он верил в то, что солнце встает на востоке и садится на западе, в то, что за все приходится платить, в то, что его сломанные кости ноют перед дождем… Но в голубых фей он не верил. С тех пор так и ходят по улицам маленького городка маленькая голодная девочка, неверным голоском поющая грустные песенки, и старый больной бродяга, крутящий золотую ручку своей шарманки.
Андреа тоже любит притчи. И тоже не верит в голубых фей. А бродяга? Это он о себе? Значит, недолгое счастье и предательство – вот где начало его истории. А настоящее Марата, что это: расплата за прошлое или взятка будущему?
– Грустная история.
8
– Что это еще за история?! – Пас входит в комнату без стука. Конечно, это давно уже не апартаменты Андреа. Теперь здесь живут двое мальчишек старшей сестры.
– Ты о чем? – Андреа поднимает растерянный взгляд, откладывает кубики лего. Пас взглядом выпроваживает сыновей.
– Усыновление…
– А… Значит, мама, как всегда, не утерпела.
– Ты могла бы и сама со мной поделиться.
– Если бы я могла, я бы не делилась ни с кем!
– Почему? – спрашивает сестра растерянно и обиженно.
Андреа встает, подходит к окну. Это ее особенность – говорить о сокровенном, глядя в хрустальную зыбь стекла. Спустя несколько лет это отметит один московский психолог.
