Наталья Нестерова - Ищите кота (сборник)
Ирина, наблюдая игру своих ребят, на каждую удачную подачу, хорошо поставленный блок, как и на промахи, ошибки реагировала бурно, вопила, не жалея связок. И неподдельные эмоции тренера действовали на ребят как энергетическое излучение высокой мощности. Да что там дети! Через некоторое время, незаметно для себя, случайные зрители, я в том числе, ловили себя на том, что вовлечены в спортивный спектакль – топаем ногами, аплодируем, хватаемся за голову… А играли-то не чемпионы, не мастера спорта, а тринадцатилетние мальчишки и девчонки!
Правильно ли поступала Ирина впоследствии, отказываясь тренировать юношеские команды в известных престижных клубах? Не знаю, потому что сослагательное наклонение не переношу, оно вызывает у меня приступы раздражения. Настя уверена, что Ирина отмахнулась от подарков судьбы. Катя, начисто лишенная честолюбия, пожимает плечами. Для Кати важен процесс, интересное действие, а где оно происходит – на сцене Большого театра или в сельском клубе, – не важно. Элька считает, что сестра поступила правильно. Ира один раз хлебнула ответственности, превышающей ее природные способности, и зареклась. Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Так ведь и вода бывает кипятком.
Ире нравилось из нескладных мальчишек и девчонок, записавшихся в простую районную спортшколу, лепить атлетов, бойцов, наращивать им мышцы и воспитывать командный дух. Дети ее боялись и боготворили.
В свое время я с удивлением узнала, что у Эльки в подчинении пять сотрудников. Элька, пугливая и трепетная, – руководитель? Да еще и успешный, уважаемый? Она заведовала биохимической лабораторией в каком-то секретном институте и про род своих занятий рассказывать не могла. Но для Кати государственных тайн не существовало.
– Ты что? – округляла глаза Катя. – Химическое и биологическое оружие изобретаешь?
– Как тебе могли прийти в голову подобные глупости? – возмущалась Элька. И проговорилась: – Мы изучаем воздействие радиации на живые организмы.
– А где у нас радиация? – не унималась Катя.
– После испытаний атомного оружия, – ответила Настя.
И по лицу Эльки мы поняли, что Настя попала в точку.
– Его же испытывают не в Подмосковье, – выразила общее облегчение Ира, – а в далеких степях и пустынях.
После Чернобыля под эгидой Академии наук была сформирована большая группа ученых из разных институтов, перед которой поставили задачу исследовать влияние последствий аварии на генетический статус пораженных радиаций людей. Элька вошла в эту группу. Поначалу, как водится, денег на исследования отвалили, а заканчивали работу ученые на голом энтузиазме. Доклад группы исследователей не был засекречен, его просто не обнародовали, положили под сукно. Элька могла, не выдавая страшных тайн, рассказывать, и ее слова нас потрясли. Вывод был следующим: малые дозы радиации, Элька несколько раз подчеркнула – малые, как в зоне чернобыльского поражения, – никакого мутационного эффекта на генофонд не оказывают.
– Это подтверждение японских данных, – рассказывала Элька. – После Хиросимы и Нагасаки они проследили несколько поколений – чисто. А в Новергии люди живут на гранитной плите. Гранит фонит отчаянно, в некоторых местах наши счетчики пищали бы истошно. Ничего, живут норвежцы и не плачут, и гены их не мутируют.
– Но как же сюжеты по телевидению про двухголовых коров и треххвостых котов? – спросила я.
– Журналистские утки, – презрительно сморщила носик Элька. – Страшилки для невежд.
– Мы тут все невежды, получается, – сказала Катя. – Жуткая катастрофа, большое горе, а ты говоришь – ерунда.
– Я не отрицаю громадности катастрофы, – не согласилась Элька. – Я говорю, что влияние малых доз радиации на мутационные процессы живых организмов статистически ничтожно.
– Люди-то болеют! – напомнила я.
– Так им сказали, что болеть будут, – выступила на защиту сестры Ушастик Ира, которая ничего не понимала в работе Эльки, но была всегда готова ринуться на ее защиту. – Вот мне сказали. Девочки! Я такое пережила! Врач говорит: у вас опухоль, подозрение на рак матки, понаблюдаем, а потом операция. И я стала умирать натурально, силы с каждым днем теряла и плакала безостановочно. Детки малые, Коля у меня такой неприспособленный, как же я их всех брошу и на тот свет загремлю? А потом свекровь, все-таки свекрови иногда полезные, стала мне голову сверлить: сходи к другому врачу, сходи к другому врачу, я договорилась, у них аппаратура наисовременнейшая. Я сходила – никакой опухоли, загиб какой-то тень дает. И что? Я перестала умирать. Вернулась из поликлиники – такого шороху навела и на работе, и дома! Пока я умирала, бардак развели…
– Погоди, Ира, – перебила Настя. – Ты все правильно говоришь, если человеку поставить диагноз, он будет жить в соответствии с диагнозом. Но есть ведь государственная политика. Чернобыльцы пользуются льготами, получают добавки. Получается – незаслуженно. Их льготы отменят?
– Вряд ли, – ответила Элька. – Это было бы слишком непопулярное и социально взрывоопасное решение. Политика и наука редко шагают нога в ногу.
– С другой стороны, – возмутилась я, – антигуманно не объяснить людям положение вещей, того, что нет угрозы их здоровью. Вместо правды – подачки!
Элька пожала плечами, и мы впервые увидели на ее лице своего рода снобизм – мол, мы ученые, белая кость, в стерильных халатах, с пробирками, микроскопами и центрифугами, наше дело опыты ставить, исследования проводить, а вещать с трибун и невежд образовывать – извините!
Простых, элементарно однозначных людей не бывает – в этом я убеждалась много раз. Повесишь мысленно человеку на грудь табличку «добряк», или «зануда», или «самодур», а потом окажется, что добряк больше трешки в долг никогда не дает, зануда проявит деликатность в ситуации, когда многие ударяются в ханжество, а самодур выскажет сентиментальную привязанность к больной бабушке.
И каждая из нас не так проста, как может показаться с первой примерки. Холодная Настя – закоренелая благотворительница. У трепетной, нежной Эльки наличествует академическая чванливость. Гром-баба Ирина теряется при любой административной проблеме, даже если требуется всего лишь выбрать одну из фирм, шьющих спортивную форму. Я постоянно декларирую принципы и призываю ими не поступаться. Но принципы почему-то имеют вредную тенденцию меняться. Катя вроде бы жила в свое удовольствие, которое правильнее назвать ленью. Но воспитать троих мальчиков – очень разных, при разных отсутствующих отцах, в стесненных материальных обстоятельствах, – так воспитать, чтобы каждый сын состоялся как личность! Это требует способности выдерживать огромную психологическую нагрузку. Не поле перейти, а по скалам карабкаться.
