Твое имя - И Эстер
– Я не болен. – Мистер Гоун откинул голову назад и закрыл глаза. – Я просто очень устал.
Мы нашли Муна одного в мастерской мистера Сугука. Одетый в темно-синюю школьную форму для мальчиков, он стоял перед классной доской и разворачивал карту. Меня удивило то, насколько хорошо он вписался в затхлое очарование классной комнаты, заставленной кривыми рядами деревянных парт. Девушка пронеслась мимо Муна, не поздоровавшись, и уселась на последнем ряду. Она со вздохом скрестила руки на груди и отказывалась встречаться с ним взглядом. Я изо всех сил пыталась угадать, что он мог такого сделать, чтобы так вывести ее из себя. Мистер Сугук, однако, был рад видеть мальчика.
– Президент студенческого совета, – сказал старик, – я поручаю тебе привести в порядок все наши дела: финансы, список посещаемости, список наград, которые мои учащиеся когда-нибудь получат.
Мун ответил глубоким поклоном. Когда мистер Сугук направился к своему столу в углу комнаты, я осталась одна стоять у двери. Я подумала, может, мне следует сделать шаг вперед и представиться как новая студентка по обмену. Но Мун, почувствовав мое беспокойство, повернулся ко мне с теплой улыбкой. Заранее готовая к тому, чтобы ценить все, что он собирается сказать, я выбросила все мысли из головы.
– Здравствуйте, мисс Осеол, – поприветствовал он меня.
Я перестала дышать. Поскольку мы встретились во второй раз, теперь я была той, кого он узнал, а это означало, что он, возможно, очень ждал встречи со мной.
Я хотела назвать ему свое настоящее имя, чтобы услышать, как он его произносит. Но девушка закричала из глубины комнаты прежде, чем я успела открыть рот:
– Эта леди следовала за нами всю дорогу от столовой, – сообщила она. – У меня не хватило духу сказать ей, чтобы она уходила. Я прямо чувствовала ее липкую неудовлетворенность собственной жизнью.
– Маэхва, – осадил Мун. – Прекрати.
– Мне так нравится, когда ты командуешь мной. – Маэхва закрыла глаза. – Я больше не хочу думать сама за себя.
Я ошеломленно моргнула. Их общение было неформальным. Даже их интонации были другими. Они говорили быстро и эмоционально. Эту манеру говорить я видела у старшеклассников в сеульском метро, когда они сбивались в кучу, лихорадочно предвкушая, как скоро соберутся в секретном месте.
– Если ты хочешь, чтобы я ушла, – выпалила я, – просто скажи.
Мне стало некомфортно. От смущения я говорила избитыми фразами.
– Нет, останься, – сказала Маэхва. – Мне любопытно узнать, каково это – быть кем-то вроде тебя. Думать, что ты действительно знаешь кого-то, когда ты его совсем не знаешь.
– Но я чувствую, будто я знаю Муна всю свою жизнь…
– У меня почти получилось счесть это красивым, – сухо ответила она. – Ты знаешь, у нас с отцом было все время в мире, чтобы узнать друг друга. Несмотря на это, долгие годы нас связывало только кровное родство. Многое должно было произойти, прежде чем мы смогли познакомиться. Мне пришлось потерять свое имя, пришлось стать кем-то совершенно другим. Так что то, что ты говоришь, будто бы знаешь Муна – ну… это, откровенно говоря, возмутительно для меня.
В этот момент мистер Сугук хлопнул в ладоши, привлекая всеобщее внимание. Мун сел в первом ряду, а я, охваченная страданием, направилась в дальний конец комнаты и прижалась к стене. Что же это было за «многое», что свело двух людей вместе, если не кровь и не общий опыт во времени? Досадно, но, чем бы оно ни было, Маэхва, похоже, пережила это «многое» не только со своим отцом, но и с Муном.
Урок начался. Мистер Сугук указал на карту, висевшую над классной доской. Это было картографическое уродство: он разрезал атлас мира на десятки вертикальных полос и расположил их в новом порядке. В результате получилась сумасшедшая смесь синего и зеленого. Я не могла распознать ни страну, ни океан. Исчезли плавные изгибы залива, равнины суши. Ничего из этого было не различить. Кое-где несколько зеленых полосок упрямо соединялись друг с другом, но они неизбежно обрывались синим.
– Когда в жизни человека есть глубина, мир выглядит вот так, – сказал мистер Сугук. – Что хорошего в географии, если она ставит в приоритет непосредственность физического опыта в ущерб всему остальному? Ваши друзья по переписке – доказательство того, что вы здесь не просто так. Вы тоже находитесь там, где находятся они. А они, в свою очередь, находятся там, где находитесь вы. Президент студенческого совета, я бы хотел, чтобы сегодня вы читали первым.
Мун встал из-за своего стола с потрепанным листком бумаги, края которого были неровными оттого, что он был грубо вырван из блокнота. Ему пришлось положить его на стол и разгладить, прежде чем он смог начать.
«Дорогой Мун, посылаю тебе бумеранг. Не спрашивай меня, в какой точке Австралии я живу. Я не помню названия своего города. Все это время я была ужасно занята на работе. Как бы мне хотелось, чтобы этот ресторан закрылся! В мире так много других вещей, которые могли бы занять его место: конюшня, боксерский зал, смотровая башня. Выбери что-то на свой вкус. Я позабочусь о том, чтобы к моменту твоего визита, мы смогли туда пойти. Взамен ты можешь помочь мне отработать оставшиеся часы общественных работ в молодежном центре. Сиротам ты понравишься гораздо больше, чем я. Ты спрашивал, едят ли австралийцы, танцуют ли, думают или дышат как-то по-особому. Боюсь, ничего не приходит на ум! Кроме бумеранга. Тебе лучше не отсылать его мне. В данном конкретном случае я не хочу, чтобы бумеранг вернулся обратно…»
Мун дочитал до конца с предельной серьезностью, иногда делая паузу после строчки, которая показалась мне не более важной, чем предыдущие. Это было странное письмо, интимное и одновременно обезличенное. Личных подробностей было так мало, что они бросались в глаза. Я взглянула на Маэхву – она с улыбкой рассматривала свои ногти.
– А бумеранг? – спросил мистер Сугук. – Где он?
– Оу. – Мун оглянулся по сторонам, как будто потерял подарок. – Он пропал…
– Тебе повезло, – сурово сказал мистер Сугук. – Я бы переломил его пополам о колено. Что я всегда говорю? Никаких сувениров. Между тобой и твоим собеседником не должно быть никаких предметов, летающих в воздухе.
Теперь настала очередь Маэхвы. Она поднялась на ноги с хрустящим листом бумаги, плотно исписанным черными буквами спереди и сзади. Я сразу узнала почерк.
Вот что Мун написал Маэхве:
«Моей сестресердца… Нет, не называй мне своего имени. Нас не нужно представлять друг другу. Однажды мы встретимся, и если я так уверен в этом, то почему бы не пойти дальше и не принять то, что у нас уже есть. Я беру будущее и вкладываю его в руку настоящего. Нет, свое фото мне тоже не присылай. Оставайся призрачной. Тогда ты будешьповсюду…
Ты спрашиваешь о новостях. У меня есть учительница плавания. Я с ней не помолвлен. Это вовсе не так и так никогда не будет. Эта история о расставании, а не о радостном сближении! Как у моего тела и воды. Плавание – это непросто для меня. Мое тело предназначено для ходьбы. Любую встречу в своей жизни я могу отменить немедленно, поэтому я слежу за незнакомцами, которые кажутся, как это сейчас модно, очень занятыми, и заставляю свою тень сцепиться с их тенью в безболезненном бою. Моя учительница плавания не была исключением. Долгое время я знал только ее затылок. Однажды я как раз собирался последовать за ней, когда она резко развернулась на каблуках и сказала, что согласна быть моей учительницей. Я даже не спрашивал. Мне это было не нужно. По усталости моих шагов она поняла, что мне надоели мои достижения на суше.
Я хочу, чтобы у тебя было четкое представление о моей учительнице. Она некрасивая женщина. У нее длинный изогнутый позвоночник, но благодаря ему она может чудесно скользить по воде, словно угорь. Один ее глаз намного больше другого. Но этим глазом она видит хуже. Те части ее тела, которые должны соответствовать друг другу, никогда не соответствуют. Когда она в темноте кладет руки на своего возлюбленного, тот испуганно вскрикивает, полагая, что в комнате находится третий человек. Только два самых больших передних зуба у нее одинаковые. Они белые, как надгробия. Ее улыбка словно кладбище. Она улыбается своим близким, которых совсем немного. Как ты можешь себе представить, ей нравится мрачная летаргия подводной жизни. Она довольно добродушна к тем, кто не может делать хоть что-то нормально на суше. Она едва не умирает от смеха, когда рассказывает мне о том, что у нее мало времени, что ей больно быть такой бесполезной в своем невероятном существовании, быть худшим примером самой себя.
