Завтра наступит вчера - Татьяна Лунина
Утро началось на удивление бодро — еще один из секретов грузинского застолья. «Столько выпито — и никакого похмелья!» — удивлялась Васса.
— Владик, я бы хотела погулять по городу, пока вы занимаетесь своими делами. Ты не против?
— Валяй! — согласился Влад. — Только учти, малыш, в четыре часа мы снимаемся с якоря. Идем в Поти.
— А нас там будут угощать? — заинтересовалась Васса.
— Васька, ты же в Москве в дверь не влезешь! — весело ужаснулся Влад. — Обжора!
— Важен не обед, Владик, а привет, — слукавила «обжора».
— Будет тебе и обед, будет и привет, — обнадежил муж и тут же дал задний ход. — Только ты рот-то прежде времени не разевай: не все сбывается, что желается.
— Эх, Владик! Ждут воробья у кормушки, а…
— Все, хорош! — остановил гастрономические мечтания Влад. — Кончай трепаться! Меня дела ждут, а я тут с тобой из пустого в порожнее переливаю. С тобой только начни — конца не дождешься.
— Неужели? — состроила глазки бесконечная.
Раздался звук, который бывает при соприкосновении мужской ладони с женской филейной частью.
— Поп Гапон! Не вынуждай меня без нужды!
Она вздохнула, проигнорировав глупую реплику.
— Влад, я хочу на берег.
— Сухуми хочешь посмотреть?
— Ага.
— Это можно, — милостиво позволил босс. — Хорошо, двигай в город. Пощупай его своими пятками, познакомься. И запомни: в три ты должна быть здесь.
— В четыре?
— Васька… — угрожающе начал муж.
— Уж и спросить нельзя, — запечалилась она. — В три так в три.
— Только будь осторожна, — попросил Влад, выходя за дверь, — это все-таки Кавказ.
— Ага, — согласно кивнула отпущенная и пробормотала вслед: — Щенята хотят учить старого пса.
Сухуми понравился ей. Узкие улочки, запахи жареных каштанов и душистого кофе, мандарины, золотыми шарами сверкающие на каждом углу, степенно беседующие старики, кучкующиеся за столиками маленьких кофеен. Васса зашла в одну из таких. И наслаждалась горячим, крепким, ароматным напитком минут двадцать. После кофе экскурсантка решила побродить еще часок и возвращаться. Пора.
Стоя на углу, она размышляла, какой дорогой возвращаться: прежней или выбрать другую. Направо — назад? Или налево — вперед? «Пойду налево», — Решила.
— Дай погадаю, красивая! — произнес звучный низкий женский голос.
Васса оглянулась. В пяти шагах за ней стояла старая цыганка в красной, с желтыми цветами кофте и пестрой пышной юбке, надетой поверх еще нескольких. На шее — разноцветные камни, нанизанные в несколько рядов, в ушах — крупные золотые кольца. Смуглые руки обнажены до локтей. Строгое лицо с правильными чертами хранит еще следы прежней красоты. Густые черные Волосы, присыпанные сединой, покрывает цветастый — зелень с синевой — шелковый платок.
— Спасибо, я не верю в гаданье, — ответила Васса и сделала пару шагов вперед.
— А твоя подруга, беленькая такая, которой сейчас плохо, верит, — бросила в спину цыганка. — Ты скажи ей: пусть не убивается. Все у нее хорошо будет.
Васса, пораженная, застыла на месте. Чертова колдунья! Действительно, Лариска, посмеиваясь над гаданьем и прочей мистической ерундой, тем не менее в последние дни повадилась захаживать к своей соседке, которая на досуге раскидывала ей карты.
«Смешно, конечно, Василек, но эти сеансы психотерапии помогают мне, — оправдывалась она. — Скажет что-нибудь хорошее — и легче на душе». «А плохое?» — скептически хмыкала Васса. «Так я же не верю! В плохое не верю, а в хорошее почему бы и не поверить?» — хитрила Лариса.
— Да-да, красивая! Дорога у нее, у твоей подруги. И король впереди.
— А вот и не угадали. Дорога у нее уже позади, — невольно втянулась в диалог Васса.
— Так еще будет! Иди ко мне, красивая, не бойся. Тебе хочу правду сказать.
— У меня нет денег, — не сдавалась молодая женщина перед напором старой цыганки. А острые, проницательные, черные, как омуты, глаза завораживали и притягивали.
— Не нужны мне твои деньги, красивая. Правду скажу — сама просить будешь, чтобы взяла. В мыслях твоих останусь. Не забудешь.
— Но я ничего не хочу знать, — сопротивлялась Васса. — Что было — я и сама знаю. Что будет — одному Богу известно.
— Конечно, правду говоришь, красивая, — согласилась цыганка. — Бог ведет нас по тропкам-дорожкам. Но только и я немножко знаю. Зачем отказываешься? Всегда лучше знать, чем не знать.
У Вассы мурашки побежали по коже. Это была ее любимая фраза.
— Дай руку, красивая. Не бойся. Правду скажу.
— А я и не боюсь! — с вызовом ответила Васса и, подойдя вплотную к гадалке, протянула руку. И удивилась: от старой цыганки пахло свежестью, морем и солнцем. И еще чем-то горьковато-пряным, душистым — так пахнет свежескошенное сено.
Цыганка взяла протянутую руку и поднесла к глазам. Ее пальцы были сухими, цепкими и горячими. Изучив линии, пересекающие женскую ладонь, и пришептывая при этом какую-то тарабарщину, одной ей ведомую, гадалка подняла глаза и внимательно посмотрела на молодую женщину.
— Положи монету, — приказала она.
«Что и требовалось доказать, — с облегчением подумала Васса. — Гора родила мышь. А я, дура, чуть было не клюнула на ее удочку. Уши развесила, курица наивная!»
— Подожди, красивая, не гони коней. Не думай плохо. Почеши мою спину, а я почешу твою. Клади монету, не бойся, — строго повторила гадалка. — Больше не возьму.
«Что за бред! — оценила Васса ее слова. — При чем здесь спина?! Чушь какая!» Но монету (ничего себе «монета» — на «пятерку» раскошелила, ведьма!) достала ив протянутую руку положила.
— Зачем так много, красивая? — сурово спросила старая цыганка. — Не машину берешь — судьбу. А судьба лишнего не любит. Доставай монету.
Васса молча достала металлический рубль и положила на смуглую морщинистую ладонь. Гадалка не сводила с нее пристального взгляда. «Черт, словно душу вынимает! — поежилась Василиса под внимательным взглядом пронзительных черных глаз.
— Слушай сюда, красивая. Отец твой большой человек был. Имя тебе дал. Ни ласку, ни заботу — имя только. Не его вина — тех, кто над ним. Не держи на него зла. Не виноват он.
Васса обалдела — проклятая колдунья! Ее отец действительно был писателем, участником первого писательского съезда. Дружил даже одно время с Горьким. В честь героини романа своего знаменитого друга и дал дочери дурацкое имя Васса. Затем, как и положено, был репрессирован, мотал срок в лагерях. Освободили в сорок девятом. Вернулся. И запил. В перерыве между похмельем и запоем была зачата Васса, а спустя год после ее рождения мать маленькой Василисы, устав бороться за мужа с ним самим, оставила его и ушла с ребенком к своей матери. Отец потом от алкоголизма излечился, женился второй раз. Но подняться так и не смог.
— Несчастный