Умри со мной - Ана Фогель
– Пожалуйста, будь осторожна. Карты не врут, – повторяет на прощание она.
ЖИВΛЯ
––22–
Покой/отрешённость/уязвимость. Передо мной молодой симпатичный парень. Я пытаюсь заставить себя чувствовать к нему ненависть, пока надеваю наручники на его запястья. Но всё, что мне хочется, это коснуться его щеки. Щетина покалывает кожу. Закапать пальцы в его волосах. Пряди просачиваются сквозь них. Я почти допускаю мысль о его губах. Почти касаюсь их своими.
Почти.
Помимо очевидных причин, почему я не должна даже думать об этом, ещё есть Кэтрин. У него есть Кэтрин, и лучше бы мне знать своё место.
Я подкладываю под голову Колдера подушку и укрываю пледом, но перетаскивать его с кухни не собираюсь. Вдруг это может разбудить его раньше времени. А мне это время необходимо для того, чтобы принять горячую ванную, залезть в любимую мужскую футболку, которая даже после многочисленных стирок пахнет воспоминаниями, и лечь в свою кровать, ощутив себя человеком. И мне почти удаётся это. Организм и нервная система настолько истощены, что я буквально сразу проваливаюсь в темноту. Без мыслей. Без сновидений. Без существования.
Потом появляется звук.
Я не сразу понимаю, что это. За последний год я успела отвыкнуть от оповещений на телефоне. А за последние пару дней я успела отвыкнуть от телефона.
Сквозь свет, бьющий в глаза, я вижу буквы. Убавляю яркость экрана и различаю слова.
«Где ты?!»
Спустя несколько секунд приходит ещё одно нетерпеливое сообщение, не несущее лексической нагрузки, но при этом весьма красноречивое:
«??!»
Сообщение от «Любимый». Очень самонадеянно. Когда он успел забить свой номер телефона? В свою очередь с моей стороны было глупо не лишить его средства связи. Он не хочет убивать, но это не значит, что не хотят остальные. Колдер с лёгкостью может передать меня в руки инквизиторам.
«За сотню миль от тебя»
Не знаю, на что я надеюсь, отвечая так.
Телефон молчит уже три минуты. Я представляю, как он выбегает из дома, возможно, угоняет мою машину и мчит прочь, чтобы сообщить Ордену о местонахождении моей мамы, Глории и меня.
Чёрт. Мой план был совершенно не в этом. Я не должна скрываться от него. Я напротив должна удержать его рядом с собой как можно дольше.
Вскакиваю с кровати, игнорируя головокружение и слабость в ногах. Темнота дезориентирует, и я на что-то натыкаюсь, больно ударяясь ногой. Открываю дверь и буквально влетаю в стену.
– За сотню миль, говоришь? – шипит стена. Колдер напирает на меня, отчего мне приходится пятиться назад. Несмотря на наручники на его руках, он хватает меня за шею. Ещё одна ошибка: следовало бы надеть их за спиной. Его пальцы смыкаются вокруг неё. Он не пытается меня задушить. Не сейчас. Просто хочет удержать на месте. Затем он валит меня на кровать, совершенно естественно оказываясь надо мной сверху. – Миленькая футболка. Она твоего парня? – с ухмылкой спрашивает он. Длинные пряди его волос падают на моё лицо, гладя щёку. Его проницательность удивляет.
– Да. В смысле нет. – Почему я вообще отвечаю? – Слезь с меня, Колдер! – Я стараюсь столкнуть его с себя, упираясь в его твёрдую грудь, но он умудряется перехватить мои руки. Собранные запястья болезненно напоминают о себе. Безмолвно морщусь от жжения, а Колдер шипит, будто ему тоже больно.
– Зачем мне слезать с тебя? – невинно спрашивает он. – Разве ты не для этого осталась, когда у тебя был шанс убежать? Не для этого надела эту коротенькую футболочку, чтобы я мог видеть твои ноги. А при желании кое-что ещё.
А я даже при желании не хотела бы, чтобы он мог видеть мои ноги в синяках. И уж тем более всё остальное в синяках, ушибах и порезах. Я чувствую себя потрёпанной вещью, которую оставили на чердаке. Куклой, которая когда-то была красивой, а потом у неё сломалась нога, и она стала никому не нужна.
– Ты плохо себя ведёшь, Мэднесс, – шепчет он мне на ухо. Тёплое дыхание оседает на моей шее и ключице. Что-то не менее горячее и такое же неправильное концентрируется чуть ниже живота. Мне не должно это нравиться.
Но мне нравится.
– Где ключ от наручников, малышка? – мурлычет он, как будто речь идёт о ключах от машины, в которой он собирается заняться со мной сексом на заднем сиденье.
Всё должно было быть наоборот. Жертва должна была стать охотником. Но даже в наручниках охотник не отступает.
– Ну уж нет, – сопротивляюсь я. Извиваюсь и стараюсь высвободить свои руки, но от этого только больнее. – Теперь ты побудешь в моей шкуре.
– Я бы предпочёл побыть просто в тебе.
Я кричу. Просто позволяю страху/желанию/смятению выбраться наружу. Я кричу так громко, как только могу. Так, как будто меня убивают, что почти правда.
Мой крик резко прерывается, как и дыхание. Колдер затыкает мой рот поцелуем. Нетерпеливым и агрессивным. Его руки заняты, удерживая мои, и, пожалуй, это единственный способ заставить меня заткнуться.
И он срабатывает.
– Какого хрена ты меня постоянно целуешь? – возмущаюсь я, как только мой язык оказывается свободен.
– А какого хрена ты орёшь? Хочешь, чтобы соседи вызвали копов?
– Да, чёрт возьми! – с вызовом отвечаю я. Но если бы я действительно этого хотела, давно бы воспользовалась телефоном. И мы оба это понимаем. Мы смотрим друг другу в глаза. Привыкнув к темноте, я могу видеть глубину его расширенных зрачков.
– Они тебе не помогут, – шепчет он с мнимым сочувствием. – Только я могу. И пока я этого хочу. Ты поняла меня?
Я не понимаю его слова и мотивы, но мне остаётся только кивнуть.
– Вот и славно. А теперь сними с меня наручники.
Я колеблюсь. Сознательно подвергать себя опасности противоестественно. Но с другой стороны, я понимаю, что даже в наручниках он имеет надо мной превосходство. Чтобы избежать лишних споров, я поддаюсь и отдаю Колдеру ключ.
– Только не нужно надевать их на меня, – молю я. – Пожалуйста.
Колдер склоняет голову, рассматривая меня с презрительной ухмылкой.
– В этом нет необходимости. – Это звучит как оскорбление.
Колдер молча встаёт с кровати и покидает мою комнату. Как будто здесь больше никого нет.
03:44.
Чернота стучится в окно.
Я поворачиваюсь на бок, прижимая колени к груди. Это уже не чувство одиночества. Это нечто большее. Я покинутая/незначительная/ненужная.
В следующий раз я открываю глаза, когда ночная темнота уже сменилась утренней серостью. Очередной день террора и страха.
