Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова
– Ты… ты циник!
– Я реалист, – усмехнулся он в ответ. А потом, вдруг перестав улыбаться, сказал: – Спасибо тебе.
Она снова смущённо уткнулась ему в шею. Вздохнула.
– Ник, а я еще хочу тебя спросить…
– Спрашивай, девочка. Что ты еще хотела узнать о сексе? Дядя Коля тебе всё расскажет… Да что ж такое! У меня синяк будет!
– Это тебе за «дядю Колю», педофил несчастный!
– Злюка. – Он нейтрализует руки хулиганке на коленях. – Что спросить хотела, Любава?
– Меня так только папа называет…
– Как? Любава?
– Да.
– А мне можно?
– Можно. Слушай, скажи мне… чем от тебя пахнет?
– В смысле «пахнет»? – Он как-то сразу напрягся. – Плохо пахнет? По́том?
– Тьфу, дурак! – Люба еще раз ткнулась носом в шею, втянула воздух. – Хорошо ты пахнешь. Очень хорошо. Только я не могу понять чем. Что за парфюм, а, Ник? Опознать не могу.
– Я не пользуюсь парфюмом.
– Гель для душа?
– Нет.
– А… а чем пахнешь?
– Не знаю. – Он пожал плечами. – Собой. А еще, наверное, детским мылом. И тальком.
– Ты пользуешься детским мылом и тальком?
– Да.
– Почему?
– Потому что ничего другого мне нельзя.
– Почему?
– Потому, что я больной.
– В каком смысле?
– В прямом.
Глава одиннадцатая,
в которой содержится история болезни, а также иные медицинские и физиологические подробности
– Коля?!
– Да не беспокойся, ничего заразного.
– Рассказывай.
Отец утверждал, что причина была в том, что Ник из-за своей патологической чистоплотности просто смыл с себя весь иммунитет. Или наложился тяжёлый грипп, выкосивший к чёрту остатки всё того же иммунитета. И еще новое средство для обработки рук перед операцией. Или еще что-то… Ник терпел несколько недель. Сначала думал, что ему кажется. Потом надеялся, что пройдёт само. Потом терпеть стало уже невозможно – дождался того, что коросты расползлись по всему телу вплоть до головы. И пришлось всё же сознаться отцу. Тот заставил его раздеться догола, оглядел внимательно и выдал мрачно: «Кретин». После чего схватился за телефон, позвонил какой-то Анне Самуиловне, и в тот же день Ник загремел в «кожвен». К сифилитикам и чесоточникам. «Так тебе и надо», – отрезал отец. К слову сказать, на тот момент Нику уже было всё по барабану. Сильнейшая интоксикация, неделя под капельницей. Голову обрили налысо, кожа с него слезала струпьями неделями, строгая диета, похудел на десять килограммов за месяц. Страшен был тогда – исхудавший, с темными кругами вокруг глаз, лысый, в лохмотьях отмирающей кожи.
– Вот тогда Варвар меня Ящером и окрестила. Сказала, что я – вылитая рептилия.
Люба… нет, она даже не потрясена. Она просто в панике.
– Господи… Варька – изверг!
– Да прямо. – Он показно беззаботно пожал плечами. – Как ты думаешь, кто ко мне всё это время каждый день в больницу мотался? Кормила, развлекала. Не только меня развлекала – очаровала всех местных жертв бледной трепонемы и гонококка.
– Коленька… Слушай, я даже не знала… Даже не предполагала…
– Я просил родителей… не афишировать. Значит, и правда никому не рассказывали, если ты не знаешь. Было бы чем гордиться – месяц провалялся в «кожвене», пусть и с дерматитом. А потом еще полгода ходил исключительно в рубашках с длинными рукавами, в том числе и летом. Но я быстро оклемался, Анна Самуиловна сказала, что легко отделался.
Люба отстраняется и внимательно оглядывает его. Гладкая кожа, никаких не то что шрамов – даже прыщиков или каких-то других следов… Даже не верится.
– На звероящерах всё заживает как на собаках, – он правильно истолковывает ее взгляд. – Я, правда, быстро поправился. Вовремя спохватились. Но с тех пор я Звероящер.
– Я больше никогда так тебя не назову!
– Да всё нормально, я привык. Как напоминание о собственной глупости. Но с той истории мне многое осталось на долгую память. Не только прозвище. Овсянку люто ненавидел первое время, а мне прописали строгую диету. Потом привык. Теперь всегда на завтрак ем, – он усмехнулся. – Но вся косметика… бытовая химия… с этим мне контактировать теперь нельзя. Сразу пятнами и зверски чесаться начинаю. Единственное, чем могу мыться – детское мыло. Ну и тальк – вместо дезодоранта. А я же… Люб…
– Что?
– Я здоровый молодой мужик, – он вздохнул. – Двигаюсь, потею. Люб, если от меня пахнет неприятно, ты скажи, я не обижусь, правда.
– Дурак, – она всхлипнула и снова уткнулась носом ему в шею. – Ты пахнешь ОБАЛДЕННО!
– Угу. Детским мылом.
– Знаешь, я, наверное, извращенка…
– Любопытное заявление.
– Мне ужасно нравится это сочетание – молодого здорового мужика, детского мыла и талька. Очень, – она провела носом по его шее, поцеловала за ухом. – Самое лучшее сочетание.
Он промолчал, лишь сжал ее чуть сильнее.
– Ник…
– Да?
– А… на женскую косметику у тебя аллергии нет?
– Не знаю, не пробовал.
– Рассказывай мне тут, ага. Что, и губную помаду ни разу не пробовал на вкус?
– Ладно, спалила, – он усмехнулся. – Было пару раз. Я как-то одно время… ну, просил… убрать косметику… с губ, по крайней мере. А потом… исчезли острые реакции, так что… На духи только чихаю – капец. Мама все духи на работу унесла, Варька в сумочке таскает – дома не пользуются. Хотя у меня не на все духи такая реакция.
– А на мои?
– Нет. Мне очень нравится, как от тебя пахнет.
Она прижалась плотнее. Вот сейчас собственная нагота вообще не беспокоила. После того, что она о Нике узнала, поняла вдруг, что стесняться его уже не будет никогда. Переплела свои пальцы с пальцами Ника.
– Ник, пожалуйста, если у тебя на что-то из моей косметики проявится какая-то реакция… Пообещай мне, что скажешь!
– И что ты сделаешь?
– Перестану пользоваться тем, на что у тебя аллергия.
Он зарылся лицом в ее волосы и сказал что-то – неразборчиво.
– Что?
– У меня на тебя целиком… нездоровая реакция.
– Аллергическая?
– Наркотическая.
Что на это сказать – Люба не знает. И поэтому сказала:
– Спасибо, что рассказал.
– Да дело прошлое. Просто некоторые последствия остались со мной на всю жизнь, наверное. Знаешь, мне очень повезло.
– С чем?
– У меня повылезала аллергия до фига на что. Но на латекс не проявилась. Иначе был бы мне полный капец.
Она сначала не может сообразить, к чему он упомянул латекс. Потом дошло.
– А, ну да. Презервативы же из латекса.
– Люба!
– Что? Не из латекса?
– Ты кем меня считаешь? Сексуально озабоченным маньяком? Вот, знаешь, это меня не
