15 лет и 5 минут нового года (СИ) - Горышина Ольга

— И ты… Девичьей памятью не отличаешься… Малина…

Игорь резко поставил меня на землю. Грета остановилась, не протащив меня даже на миллиметр.

— Устал? — спросила я про его руки и мою тяжесть.

— Да, от твоих подколов. Тебе есть, что мне сказать? Кроме цитат из «записок джентльменов»? Мелихан вообще умный мужик, таких не грех с девушками процитировать, если, конечно, эти девушки «гаррики» не репостят на стену…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Чем тебя "гаррики”-то не устраивают? — огрызнулась я, вместо Греты.

— Тем, что ты не понимаешь, чем отличается тонкий юмор от нетонких подколов.

— Так объясни!

— За ужином, можно? А сейчас я хоть лепешек из тандыра куплю.

Игорь оставил нас с Гретой у скамеечки, до которой не донес уже, а просто довел, приобняв за плечи. Ногу тянуло, но я не хромала. Только злилась. Непонятно на кого. Непонятно кто испортил такую необычную неожиданную романтику. Дурную, но способную хоть на пару секунд заблокировать в мозгу перманентную тревогу за собаку.

Хотелось плакать: не за возможный печальный исход завтрашнего дня, а за плохое окончание нынешнего. Когда нужно было заткнуться? И нужно ли было вообще начинать говорить? Говорить глупости… О серьезном мы никогда не говорили. Серьезности в наших отношениях не было. Наверное, она закончилась восьмого марта, через три с половиной месяца моей надуманной сказки с Игорем. Он ошибся номером. Не ту строку в записной книжке выбрал. Лучше бы записывал телефоны по старинке карандашом, как пошутил недавно про мой адрес. Тогда бы я продолжила жить жизнью счастливой дурочки.

За два месяца я не успела научиться правильно отвечать на звонки с мобильника. Говорила «Алло», как на городской, хотя и тот уже давно имел функцию распознавания входящих номеров. Привычка — вторая натура, не просто же так говорят. А вот у Игоря опыта было больше — он знал, кому звонил. Не знал только, что не туда ткнул пальцем.

Не могу вспомнить имя, с которого началось поздравление с праздником. Наверное, моя память так глупо попыталась стереть охватившую меня тогда обиду. Не стерла, ведь стирать нужно было обидчика, а он вот — маячит перед глазами всю мою жизнь.

Как бы не называли теперь Восьмое Марта — праздником весны или любви, или днем мимозы… Для меня в тот год это был день, когда я возненавидела свою любовь. Сейчас в сети часто мелькают призывы вспомнить, что это не очередной повод подарить женщине ничего не значащий букет, а напоминание, что женщины до сих пор борются за свои права. Мне мои права четко очертила та телефонная ошибка — право быть одной из списка или не быть с Игорем вообще. Что я выбрала, то я выбрала…

Мне было двадцать. Почти взрослая. Я сумела проглотить обиду за секунду и сказала спокойно:

— Ты ошибся номером.

На большее меня не хватило: я нажала на кнопку «сброс». Жаль, в голове не существует кнопки «перезагруз». Я бы ее давно нажала…

Игорь перезванивал раза три. Все три раза я сбрасывала звонок. Я бы все равно не смогла говорить — я ревела. Почему? Я ведь понимала, что не одна у него. Просто была крохотная надежда, что стану единственной. Не стану… Иначе бы он не сел восьмого марта обзванивать весь свой гарем…

Я приняла звонок через три дня. Не знаю, что ждала услышать. Прости? Наверное, да — и я бы простила. Это подарило бы мне хотя бы ощущение того, что Знаменев понимает, что делает мне больно.

Услышала другое:

— Малина, ты все еще мой мастер или уже нет?

Вместо «здравствуй, извини, что так вышло, ну ты же понимаешь…»

Я бы поняла все, что угодно, но не это. Если бы спросил, ты все еще моя девушка? Не единственная, но девушка… Но ведь спросил иначе.

— Когда ты хочешь постричься? — спросила спокойно, потому что слезы закончились.

Нет, не поэтому, а потому что была на работе. Это же не домашний телефон. Это средство общения с клиентурой.

— В субботу. У меня. Дай мне только выспаться. В одиннадцать нормально?

— Я работаю. У меня есть окно в три часа.

— В воскресенье? — спросил он тихо.

А чего орать в мобильник…

— После двух.

— Приедешь?

— Есть окно.

— Малина, ты меня отшиваешь?

— Тебе срочно нужно подстричься?

— Мне срочно нужно с тобой увидеться. Куда приехать?

— Позвони завтра. Я буду знать свое расписание на понедельник.

— Малина, я не могу в понедельник. Я работаю.

— Я не могу в выходные.

— Во сколько сегодня заканчиваешь? Я приеду.

— Я не могу стричь тебя после закрытия.

— Малина, тебя подслушивают?

— Да.

— В восемь нормально? Или позже?

— Хорошо. Буду ждать звонка.

От отношений я не ждала уже ничего. А чего он ждал?

Меня. Поставил бумер в десяти метрах от входа в парикмахерскую. Ждал без букета. Расстроилась? Скорее всего, нет. Было бы глупо припереться с цветами, точно прося прощение за измену. А Знаменев никогда не был дураком.

— Тебе действительно пора стричься, — проговорила я сухо, но не дернулась, когда он нагнулся ко мне с поцелуем.

Ну, это же, как во всех этих дебильных сериалах, всего лишь ничего не значащее приветствие. Все его поцелуи ничего не значат для него. Ну, сейчас его губы просто случайно соскользнули со щеки к уголку губ, плотно мною сжатых.

— Голодная?

Интересно, он спрашивал про который голод?

— Недавно булку ела, — ответила на всякий случай нейтрально. — Если только ты голодный.

— Пошли посидим в кафе…

Это означало поедим? О чем было говорить…

Я села к нему в машину, пристегнулась. Он вставил в проигрыватель диск. Это была музыка из «Десперадо». Ну хоть фильм я узнала без подсказки… Музыку… Включил… Значит, точно говорить не собирался. Или нужен красивый фон?

— Глупо со звонком вышло, — заговорил о том, о чем, я не думала, что станет вспоминать. — И глупо говорить извини. Но я скажу. Извини. Извинишь?

Я не смотрела на него. Только вперед. Строго. Дождя не было. А жаль. Лучше бы перед глазами мельтешили дворники, а не ресницы: не могла никак прекратить моргать.

— А тебе нужно мое извинение?

— Малин, я хочу сохранить наши отношения.

— Какие отношения? Парикмахер-клиент? Я тебя буду продолжать стричь. Бесплатно. Говорят, что когда человек попадает в затруднительное положение, не нужно предлагать ему скидку. С нее на полную цену уже не вернешься. А когда у человека наладится с работой, он сам заплатит.

— Ты о чем, Малина?

— Ни о чем… Ты же тоже ни о чем…

Я кусала губы, не могла не кусать.

— Малина, я знаю… И пойму, если ты меня сейчас пошлешь. Сколько могу, столько уделяю тебе внимания… Поверь, намного больше, чем другим…

— И что мне с этим делать? Стричь тебя под ноль каждые две недели?

— Каждую неделю. Извини, действительно много работы. Очень.

— И много девушек, очень…

— Малин, ты хочешь, чтобы я тебе врал?

— Нет. Просто не понимаю, зачем я тебе… Я просто могу тебя стричь. Спать тебе есть с кем.

Как жаль, что челка так и не отросла — не лезла в глаза, а так я могла бы ее, непослушную, убирать и незаметно промокать глаза… Незаметно, а тут Игорь увидел мои слезы.

— Малина, ну не надо… Я не думал, что у тебя так серьезно со мной.

— У меня с тобой не серьезно, — огрызнулась я.

— А на что обиделась? Что не поздравил первой? Я хотел приехать… К тебе.

— А к кому поехал в итоге? — шмыгнула уже громко.

— К бабушке. Серьезно. Не вру. И не слезу из тебя вышибаю. Я был на кладбище. Отвез ей мимозу. Матери мои поздравления были бы лишними.

— Чем я тебя не устраиваю? — буркнула я сквозь закушенные губы. — Дура необразованная, да?

— Малина, прекрати… — он выключил музыку.

А потом и машину. Загнал ее в карман. Попытался тронуть меня за плечо. Я дернулась, и руку он убрал обратно на руль.

— У меня ни с кем ничего серьезного нет, если ты об этом. И не будет. Если тебя это не устраивает, я пойму. Это большинство девушек не устраивает. Поэтому я так дорожу теми, кто согласен на такие отношения.