Дочь мента (СИ) - Рахманина Елена

Гнать от себя эти мысли, когда он находился рядом, труда не составляло. Стоило ему дотронуться до меня, и я забывала обо всём на свете. Моё дыхание сбивалось, становясь судорожным, прерывистым из-за моей потребности провести носом по его шее и вдохнуть запах кожи, как наркотик, тут же попадающий в кровь, делая меня зависимой. Подчиняя. Он как ластиком стирал всю мою скромность. Я не узнавала себя совсем. Понятия не имея, кто та раскованная девушка, что без промедления готова взять в рот его член и ласкать так, будто это единственно важное занятие на свете. 

Потом, вспоминая, как я становилась перед ним на колени, словно рабыня перед господином, нетерпеливо наблюдая за тем, как его длинные пальцы справляются с ремнём и ширинкой, краснела от макушки до пяток. До Богдана я имела лишь теоретическое представление о строении мужских половых органов, но, познакомившись с ним, уже не сомневалась, что его член – это произведение искусства: ровный, длинный, с красивой головкой, которая так и манила взять её в рот. Я обхватывала его пальцами, и они едва сходились на горячем пенисе, реагирующем на меня так, словно это не просто орган, а самостоятельное существо. Но мне жизненно необходимо было ощущать его губами, исследовать язычком каждую венку на члене, ластиться об него как голодная кошка, поднимая глаза на Богдана и ловя напряжённый, тёмный взгляд. Мои движения неискушённые, интуитивные, основанные на его реакции от моих прикосновений, и, когда он кончал, я испытывала ликование от того, что мне, такой неопытной, удалось довести его до этого состояния. 

Раньше весь процесс минета мне казался грязным и унизительным. Когда подруги обсуждали свою сексуальную жизнь, думала, что никогда не смогу перебороть отвращение, а гипотетическое прикосновение губ к члену вызывало ужас. На деле же оказалось, что, даря удовольствие Скуратову, я получала обратно в сто крат больше, и эта горячая волна возбуждения сметала всё стеснение и скованность. Стоило опустить одну руку в свои влажные трусики, как я тут же кончала, с членом во рту.

Пугающе и странно было то, что, зная, кто он на самом деле, помня, как он себя ведёт в драке, в борьбе, ту агрессию и тестостерон, которые сочились из каждой поры, я испытывала жгучее возбуждение от игры этого контраста. Нежности со мной и грубости с другими. 

Хорошая девочка во мне восхищалась способностью Скуратова идти вперёд несмотря на все попытки его сломить. Не сойти с ума там, где любой другой уже давно бы бился головой о мягкие белые стены. И он делился со мной своей силой, а я с радостью ею питалась, купаясь в лучах его энергии. 

 Только рядом с этой гаммой чувств, которые я начала испытывать, поняв, что Ульяна Евстигнеева безвозвратно пропала для окружающих, потеряв голову от любви к Стрелку, шёл страх. Он следовал по пятам за каждой мыслью о нашем будущем, отравляя надежду на лучшее и всё моё существование. И день за днём этот страх только рос, потому что росли и моя любовь к бандиту, и понимание безнадёжности ситуации. Вместе с тем я верила его словам, доверяла безгранично. 

Богдан обладал множеством талантов, и одним из них было умение убеждать. Но уговорить меня оставить его в городе N и ехать в Москву у него так и не получилось. Знала, что с моей стороны это отчаянно глупо, понимала, что у отца в любой момент может иссякнуть терпение ожидать дочку, каждым шагом которой он привык руководить. Но что будет, когда он поймёт, что я не собираюсь возвращаться? Что случится, если он узнает, в чьей квартире я живу и кто мой парень? Про Игоря, в чьём взгляде было больше безумия, чем адекватности, я и думать не желала.

Судьба уготовила для меня встречу и с Хмельницким. Я вышла из дверей квартиры – в холодильнике шаром покати – и столкнулась с ним нос к носу. Оба замерли, уставившись друг на друга. Почему-то сразу поняла, кто стоит напротив. Рассматривала его, пытаясь сличить ту картинку, которая нарисовалась со слов Богдана, и реальность. Передо мной стоял статный мужчина в годах, и, скажи мне кто-нибудь, что он глава самой крупной в городе N преступной группировки, подняла бы того на смех. На нём дорогой костюм, пошитый по фигуре, словно он собирался на званый ужин и случайно перепутал двери. Тёмные волосы с проседью убраны назад, а ещё более тёмные глаза уставились на меня со странным выражением, которое невозможно разгадать. И эти самые глаза –единственное, что выдавало его. Холодные, расчётливые, много повидавшие в жизни. 

Осторожно, с опаской здороваюсь, словно передо мной стоит профессор, который сегодня будет принимать у меня экзамен, а я не выучила предмет. 

– Ульяна, полагаю, – раздаётся в ответ. Голос прокуренный, скрипучий. Не сказать, что неприятный, скорее пугающий. По коже сразу побежали мурашки от осознания того, что он каким-то образом знает обо мне. А это меня вовсе не радовало. Я почти не высовывала носа из квартиры, нигде с Богданом не светилась. Однако этот мужчина всё же понимал, кто перед ним.

– Иван Фёдорович, – протягивает мне сухую, мозолистую руку, резко контрастирующую с его костюмом. Это рука работяги, а не франта. – Позволишь пройти? 

Разве есть выбор? Я отхожу назад, возвращаясь в квартиру. Он до крайности вежлив, и понятия не имею, как вести себя с ним. Возможно, мне стоило отказаться, сославшись на то, что это не моё жильё и лучше дождаться его хозяина. Но в мужчине было нечто такое, что не позволило мне перечить.

– Богдан тебя не обижает? – смотрит на меня внимательно, будто ответ его интересует. Качаю головой. Слова с языка не лезут.

Мы стоим в кухне, и он всё так же пялится на меня, заставляя считать секунды до его ухода. Мне неприятно, неловко и страшно одновременно. Молчание затягивается, хотя мне и кажется, что он хочет нарушить возникшую тишину, подбирая слова. Но так ничего и не произносит. Спас ситуацию Богдан. 

Увидев своего шефа, молодой человек заметно побледнел, переводя взгляд с меня на него. 

– Приятно было познакомиться, Ульяна, – поклонившись, попрощался со мной мужчина. – С тобой, Богдан, поговорим вечером.

– Что он тебе сказал? – спрашивает Богдан с напряжением в голосе, после того как за незваным гостем захлопнулась дверь. 

– Ничего, – растерянная от реакции парня, отвечаю, не понимая, чем именно он настолько испуган, – он такой странный. 

Скуратов нервно ерошит отросшие светлые волосы и устало опускается на стул, изучая сообщения в своём сотовом. 

 – Уля, мне нужно будет снова уехать на день или два. Прошу тебя, не выходи из дома, не открывай никому дверей. Я попросил Сергея, он будет привозить тебе продукты, если я задержусь. 

С каждым произнесённым им словом я понимала, что петля затягивается, только ещё не знала, на чьей шее. 

Мне хотелось подойти, обнять его, как-то снять напряжение, но он, как ёжик, выпустил иголки, обозначив для меня границу, через которую не дозволялось перейти. Оставив на столе сотовый, Скуратов отправился в ванную. Обычно он не расставался с ним, но вид у него такой уставший, что казалось, просто забыл. 

Его телефон так и манил меня. Я стояла в кухне, слыша, как льётся вода, и гипнотизировала аппарат. Но это так низко – читать чужую переписку. Меня пугало, что я найду там сообщения от других девушек и уже не смогу делать вид, что всё в порядке, а значит, не смогу больше быть с ним. Поэтому, наверное, убеждала себя в том, что лезть в его личные вещи противоречит моим принципам. 

Отметая доводы разума, я взяла в руки телефон и раскрыла его. Почти все смс отправлены с незаписанных номеров, и я нажала на то, которое было прислано последним. В сообщении только незнакомый адрес, я пробегаюсь по строчке, стараясь запомнить, и захлопываю «раскладушку» одновременно с тем, как Богдан покидает ванную комнату. 

Он заходит в кухню, где я секунду назад положила на место его вещь, которую брать не должна была. Смотрю на него испуганно, но взгляд серых глаз тает, из льдистого и холодного становясь теплым. Рассматриваю его обнажённую грудь, следя за одной из множества капелек, что спускается по коже вниз, туда, где на бёдрах повязано махровое полотенце, и вдруг ощущаю жажду.