Янтарные бусы - Алёна Берндт
– А я тогда кто? Что твоя мама про меня говорила? Я, значит, подходящая? Не пиявка? – Люба не могла смотреть на мужа, так ей стало противно. – Все закончилось, Олег, ничего не вернешь. И к дедушке ты не приходи, ты прав – он тебя не пустит, еще и батогом отходить может. Живи своей жизнью.
– Вот, значит, как? Все, что было у нас, перечеркнешь и уйдешь? – Олег попытался взять Любу за руку, но она ее отдернула.
– А что у нас было? Ничего не было, Олег. Просто тебе было удобно со мной, вот и все. Эти вещи я завтра заберу, попрошу Алексея, поможет мне.
Люба накинула свое пальто, взяла сумку и взглянула мужу в глаза. А его лицо вдруг изменилось до неузнаваемости. Из растерянного и виноватого оно вдруг превратилось в холодное и злое, таким Люба его не видела.
– Знаешь, Любка, вот если бы ты родила, может, и не так все у нас было! Ленка вот мне родила, это дочка моя… и мне от них деваться некуда, ребенка не бросишь. А ты…если бы у нас дети были бы, я бы никогда так не поступил… Тебе этого не понять никогда, ты не мать! Может, это и к лучшему, что сейчас разойдемся! Буду с дочкой и женой, еще детей родим, пока молодые! А так – потратил бы на тебя всю молодость, на пустоцвет!
– А как же мама, Олежка? – обернувшись, сказала Люба с горькой усмешкой. – Мама такого не одобрит! И Лену твою не примет…
– Мама про внучку узнает и смирится! – Олег был немного удивлен поведением жены, это было видно по изумлению на его лице, видимо, ждал, что Люба будет убиваться и плакать.
– Ну-ну! Поздравь от меня Галину Николаевну с внучкой! Прощай, Олег.
Глава 17
Зажила Люба с дедом новой своей жизнью. На следующий день после ее ухода Олег сам принес оставшиеся вещи жены, поставил их на скамейку у калитки и, сухо кивнув деду Ивану, быстро ретировался под тяжелым взглядом хозяина дома.
– Ничего, Любаня! Пусть катится на все четыре стороны! Надо было еще на прошлом разе дать ему оглоблей по хребту для науки! Да, видать, дурака учить – только портить!
Люба согласно кивала в ответ, стоя у окна на табурете. Чтобы меньше думать о произошедшем, она старалась занять себя делами и мыла окна до блеска, чтобы впустить в дом солнце и весну. А весна уже гуляла по улицам, и под ее шагами таял снег у заборов, кое-где уже чуть проглядывали первые проталинки. От теплого весеннего дыхания снежные шапки на крышах домов превращались в длинные звонкие сосульки, нарядной каймой свисающие с шифера.
Люба иногда ловила на себе сочувствующие взгляды соседей, дескать, жалко женщину – такая молодая и осталась без мужа… ушел к другой, бросил… Отводила глаза, чтобы избежать лишних вопросов, потому что даже самой себе она боялась признаться… Да, ей было больно и обидно от предательства мужа, но в то же время она чувствовала, будто какой-то непосильно тяжелый камень сняли с ее плеч. Даже неудобно как-то – все ждут от нее траура по неудавшемуся браку, слез и прочего такого… а она сидит на старой скамье под окошком, подставив лицо горячим лучам солнца, и улыбается.
Никому ничего не должна… не должна бежать скорее с работы, чтобы к часу прибытия мужа с работы быть дома и ловить на себе его недовольный взгляд за то, что осталась на дополнительное ночное дежурство. Не нужно ловить его взгляд, чтобы понять, понравился ли ужин, все ли у него хорошо. Как-то так незаметно растворилась Люба в этой не совсем правильной семейной жизни, что совершенно позабыла, что она тоже имеет право чего-то желать… или не желать!
Сейчас наоборот, это ее ждал дома дед, прищуриваясь у забора в конец улицы, – не идет ли внучка с дежурства. А на столе дымилась отваренная и посыпанная выращенными на окошке зелеными перышками лука картошка. И капуста уже была заправлена ароматным постным маслом, а на овальной плоской тарелочке ровным рядком блестела очищенная от тонких косточек селедка. Это был дом, ее настоящий дом, где ждали ее, любили и старались порадовать хоть какой-то мелочью.
Правда, полное освобождение пришло к Любе не сразу. Суждено было ей пережить еще один визит бывшего мужа, а после и еще более неприятный визит свекрови. И, конечно, пережить все то горе, каким полна была сейчас ее душа, преданная человеком, которого так любила.
Весенним теплым вечером Люба вышла на больничное крыльцо и улыбнулась. Рабочий день окончен, все, что было запланировано, сделано, и теперь можно было неторопливо прогуляться до дома, наслаждаясь весенней жемчужной дымкой, разлившейся в вечернем воздухе. Она вдохнула полной грудью вечернюю свежесть и тут же вздрогнула от неожиданности – от не одетого еще в листву куста акации отделилась мужская фигура…
– Люба, привет! – раздался знакомый до боли голос Олега. – Ты извини… что я без предупреждения. Но я домой к тебе не пошел, чтобы не злить деда, уж больно он у тебя строг.
– Привет, – Люба нахмурилась, вся легкость вдруг куда-то испарилась, и только сейчас она осознала, какими угнетающими оказались последние месяцы их с Олегом совместной жизни.
– Нам нужно поговорить, – сказал Олег, подойдя ближе. – Можно, я тебя немного провожу, как раз все обсудим по дороге?
– Ну зачем же на улице беседовать? – пожала плечами Люба. – Пойдем к нам, в доме и поговорим.
– Нет, – даже в тени островерхих тополей, уже благоухающих почками, было видно, как побагровело лицо Олега. – Домой к вам я не пойду… давай лучше тогда на скамейке посидим.
– Нет, сидеть я не буду. Не знаю, как ты, а я только с работы и хочу умыться и поесть. Ты более подходящего времени не нашел для разговора? Да и о чем говорить? Если о разводе, так я уже подала на днях заявление, так что
