Опасный выбор - Саша Таран
— Запрещаю… — вдохнула я в последний раз, и наши губы слились в долгом поцелуе. Я, наверное, сошла с ума, но не могла оторваться: было горько и сладко одновременно, мягко и жарко от его пальцев на шее, в волосах, на бёдрах. В животе тянуло приятной истомой, а щёки обжигало стыдом.
— Меняю сигареты на твои губы, — прошептал Матвей горячо, снова принимаясь за дело.
— Матвей… — попытался образумить нас мой несчастный мозг, но никто услышал. Химия, взорвавшаяся от нашей близости, поднимала волоски на теле, расширяла зрачки, оглушала нас, и мы совсем потеряли счёт времени. Сколько мы целуемся? Минуту? Две? Час? Горячие ладони Матвея побывали, кажется, везде. Я запоздало остановила его, упёрлась в широкую грудь:
— Погоди… что мы… Матвей…
— М-м?
Он оторвался, но только чтобы предупредить:
— Двадцать твоих поцелуев в день, чтобы бросить…
— Двадцать? — удивилась я глупо и смущённо. — Почему именно двадцать!?
— Столько сигарет в пачке, — он снова притянул меня. — Нужно двадцать, — улыбался он между поцелуями, — минимум… но чем больше, тем лучше…
— Как ты себе это представляешь? — испугалась я. — Будем прятаться по подъездам, как какие-нибудь школьники? — включилась рациональная сторона и окатила меня ледяными брызгами. Я отстранилась. Всё это было неправильно.
Матвей понял о чём я.
— Да хоть бы и по подъездам, — снова притянул меня к себе, — мне плевать… если ты не хочешь, чтобы нас видели вместе… — он доцеловал окончание и снова затянул меня в глубокую воду, в пучину, сносящую разум, — … я просто хочу тебя… — шептали горькие губы. — Будем скрываться, никто не увидит…
— Мы не сможем… — дышала я в него. — Кто-нибудь точно заметит…
— Сможем, — возражал он, запуская руку по моему бедру. — Я убью всех свидетелей…
— Не смешно…
— Зато действенно…
Мы прыснули, как два счастливых идиота, не в силах оторваться друг от друга. Два помешанных заговорщика.
— Матвей…
— М-м?
— Что мы делаем… погоди… — я вдруг вспомнила, что уже очень поздно и придется возвращаться домой через спящий подъезд — пробираться в квартиру, бесшумно, как воришке. Полезла в сумочку за телефоном. Матвей позволил, но оставил руку на мне, чтобы не сбежала.
— Сколько же сейчас… — я поморщилась. — Ох-х…
— Что? — заглянул он. — Будут искать?
— Уже ищут, — вздохнула я обеспокоенно, — пытались дозвониться, но я не слышала…
— Шесть раз не слышала, — улыбнулся Матвей, наклоняясь к шее.
— Одиннадцать, — возразила я, ощущая новую губительную волну наслаждения от его настырных ласк, — Одиннадцать… если считать и мамины… пропущенные… Матвей… стой… — мой протест чуть не перешёл в стон. Я закусила губу.
— Какая ты недоступная… — поднимался он выше, покрывая меня обжигающими поцелуями, сходя с ума от страсти. Он держался, кажется, из последних сил, чтобы не наброситься прямо тут, на скамейке, посреди чужого двора. Я запаниковала. Но не от того, что он был на грани, а оттого, что и я была на волоске…
— Матвей… — позвала я, кажется уже в тридцатый раз. И он послушался. Остановился. Он, наверное, тоже подумал, что сорвётся и натянул поводок до предела. Запретил себе.
С шумом выдохнул белый пар.
Выпустил.
И я вдруг осознала, что «снаружи» глубокая осень. Она всё время была, но я не чувствовала. А теперь, без него, она снова вернулась ко мне. Окружила. Морозный ночной воздух добрался до пылающих щёк, до шеи, хранящей его влажные поцелуи, и пробрал до костей, до озноба. Я поёжилась.
— Замёрзла? — спросил он, заворачивая мои коленки обратно в плащ. — Почему так плохо одеваешься?
— Кто бы говорил, — улыбнулась я возмущённо, — мистер «майка под курткой».
— Может и не майка, — усмехнулся он.
— Может и ничего?! — пошутила я, ощущая опасное влечение.
— Хочешь проверить? — Матвей тоже чуть не увлёкся. Опять. Он опустил тёмные ресницы на мои губы, но удержался.
— В другой раз… — отшутилась я, вся красная от стыда.
— Ловлю на слове… — всё-таки поцеловал. Поставил печать на нашем договоре. Нежно, осторожно, чтобы оттиск получился идеальным.
— Мне правда пора, — попросила я, вставая. Нужно было срочно взять себя в руки. В свои! Включить голову. Матвей тоже поднялся. Собрал в бумажный пакет остатки еды, салфетки и схватил со скамьи сигареты. Поглядел на них пару секунд, нахмурился и тоже запустил в пакет. А пакет — в мусорку.
— Двадцать, — напомнил, подходя к мотоциклу. — На меньшее я не согласен, ты обещала.
— Обещала?
— Угу. А что ты, по-твоему, делала там, на скамейке? — он достал из карманов мотоперчатки. — На, надень, холодно, обветришь.
— А ты?
— Я норм, — он дождался, пока я перевешу сумку наискосок, помог застегнуть шлем, и всё-таки натянул мне их. Пальцы утонули в чёрной коже с бронёй. И я вдруг ощутила на себе то, о чём Матвей рассказывал — руки как будто перестали принадлежать мне. Они зажили собственной жизнью, кулаки стали опасными, непробиваемыми, большими. Я уставилась на них, как дурочка, удивляясь, пока Матвей седлал «коня».
Зарычал мотор.
Эхо отскочило от недовольных окон, звякая и дребезжа стёклами. Я поморщилась — как неловко нарушать покой жильцов. Только глухой не проснулся! Не подпрыгнул на кровати…
— Готова? — повернулся Матвей, когда я уселась сзади и обхватила его.
— Да.
Он вырулил из спящего двора на яркую улицу. Город не спал. Час ночи, по субботним меркам, это детское время, и у некоторых веселье только начиналось. А мне было уже не весело.
Я сбежала ото всех и встретила новый день с почти незнакомым парнем. Меня тянуло к нему, как магниты тянет к железу. Казалось, что знаю его, что всё в порядке, но ведь это было не так. Я потеряла голову. И утром буду стыдливо прятать глаза и придумывать какую-нибудь позорную ложь, чтобы оправдаться перед родителями. Я, конечно, отписалась маме, что еду, чтобы успокоить их с папой. Звонить не решилась — вдруг спят, чего зря тревожить. Я же уже еду. Ключи есть. Тихонько зайду и лягу. А утром объяснюсь как-нибудь, — волновалась я сквозь шум, сквозь рычание двигателя.
За спиной Матвея безопасно.
Но эта безопасность скоро кончится, и мне придётся разгребать последствия самой. Я уже видела крышу своего дома. Она приближалась. И последствия — вместе с ней.
Мотоцикл заехал с другой стороны двора — подальше от моего подъезда. Матвей помнил о предосторожности. Он помог мне снять с себя всё с приставкой «мото», и я осталась стоять перед ним в первозданном виде — в чём покинула подъезд почти десять часов назад. Как будто и не было нашего с ним двухколёсного приключения и потасовки у клуба и поцелуев.
Но всё было.
И новый поцелуй —
