Суши с хлебом (СИ) - Тата Кит
— Даже не думай, — бросил он, глянув на меня через плечи.
— Что?
— Баловаться этой штукой, — ткнул он ножом в стороны плиты. — Во-первых, она моя. Во-вторых, ты мне точно хату спалишь.
— Просто интересно выглядит. Я такую никогда не видела.
— Ты из какого чердака выпала, что нихрена в этой жизни не видела? Даже «Морской бой» на листочках. Вроде, ты по возрасту ещё должна была успеть зацепить все эти игры. В классики-то хоть во дворе играла, тепличный цветок?
— Играла.
Обычно у школы, когда классики рисовал кто-то из старших девочек или у подъезда к папиному гаражу. Там асфальт был ровнее всего, да и сам папа к гаражу редко подходил. Поэтому мои художества обычно видели только водитель или кто-нибудь из охраны и против они не были, даже сами с удовольствием со мной прыгали.
— Ну, хоть что-то, — Матвей хмыкнул и вынул из холодильника кусок мяса. Положил его на разделочную доску и, перед тем, как закрыть холодильник, с секунду подумав, достал из него стаканчик йогурта, который поставил передо мной. — Поешь пока.
— Задобрить меня хотите?
— Конечно. Я сейчас отвернусь мясо резать, а ты мне задницу под шумок прокусишь. Так что быстро жуй йогурт и займись картошкой.
— Картошкой? И что с ней делать? — аппетит как-то пропал.
— Почистить и покрошить. С мясо пожарим.
— А-а-а, — протянула я, начиная ощущать прилив паники.
Я и картошка. Мы с ней виделись только тогда, когда она уже готовая смотрела на меня из тарелки.
Похоже, ужина не будет.
Я быстро съела йогурт. Матвей почти не глядя, забрал у меня пустой стаканчик, поставил перед котом на подоконник и начал крошить луковицу. Кот тем временем с удовольствием утопил усатую морду в стаканчике, слизывая остатки йогурта.
— И где у вас картошка? — спросила я, ни на что не надеясь. Но при этом достаточно уверенно закатала рукава халата.
— В прихожке. Между стеной и шкафом мешок стоит.
— Ясно.
— Таз возьми. В руках, что ли потащишь? — Матвей ткнул ножом в сторону одного из нижних ящиков. Я нашла в нём несколько небольших разноцветных пластиковых тазиков. Взяла самый красивый — розовый.
Морщась от того, насколько картошка грязная, я набрала её полный тазик и вернулась в кухню. С победным видом поставила её перед собой на стол и с улыбкой ждала, когда Матвей заметит, что я справилась с заданием.
— И? — повел он раздраженно бровью. — Мясо скоро сгорит, а у тебя ещё конь не валялся. Мой и чисти. В темпе, Сонька. В темпе.
С тем, чтобы помыть никаких проблем не возникло. Не считая того, что воду пришлось брать из бочки, которая стояла в бане.
Баня у него, кстати, в разы красивее и свежее той, что у Тихона.
Когда я начала чистить картошку, которая постоянно норовила выскользнуть из моих рук и закатиться под стол, у Матвея на лице чётко читалось некое подобие истерики и паники.
— Что? Я что-то не так делаю?
— Да вот… — цокнул он и шумно сглотнул. — Смотрю я на то, какими ломтями ты чистишь картошку, и думаю, какой сковородой тебя убила бы моя мама. Наверное, старой чугунной. Чтоб с первого удара… Кхм. Ладно, дай сюда. Сам всё сделаю.
— Да, пожалуйста, — фыркнула я и отдала мужчине нож. Сама отошла к окну, чтобы гордо и независимо вместе с котом в него пялиться. Хотя, ничего кроме отражения светильника и Матвея, я в темном окне разглядеть не смогла.
— Учиться-то кто будет? Шуруй сюда. Показываю один раз. Не поймёшь, останешься голодной.
Боль и унижение — вот как можно охарактеризовать процесс чистки картошки по всем правилам.
Почему снимаемая кожура должна быть непременно тонкой? Почему это так важно? И почему, если она недостаточно тонкая, злятся родители?
Странные порядки мира за высоким дорогим забором открываются передо мной.
А ещё у меня разболелся указательный палец из-за того, насколько сильно в него вжималась обратная сторона лезвия ножа. Я уж молчу о том, что у меня перманентно болели руки в целом и пресс в частности.
Всё-таки, колка дров и побелка стен и потолка в один день — перебор для моего, как выяснилось, изнеженного организма.
— Закидывай уже, — бросил повелительно Матвей и кивнул в сторону сковородки, в которой томилось мясо в луковых кольцах. Аромат по кухне витал такой, что, в принципе, мяса с луком мне лично было бы достаточно для того, чтобы хорошо поесть.
Картошку я накрошила отвратительно. Это я поняла по взгляду Матвея. Ему, похоже, вообще не нравится всё то, что я делаю. Всё не так, всё не по его правилам, и за всё это его мама уже шестьсот раз убила бы меня бабкиной сковородкой.
Захватив горсть картошки из таза, я подошла к плите. Боже, как много масла! Мясо буквально плавало в нём. Тонна холестерина на ужин.
— Сонька! Резче! — рявкнул Матвей, и я, рефлекторно дернувшись, закинула всю горсть картошки в сковородку.
И началось самое страшное.
Горячее масло брызгами долетело до моей руки, лица, неприкрытой части шеи и груди. Ужасные звуки раздались из самой сковороды и подобно белому шуму заняли весь слух, пока я скакала на месте, силясь смахнуть с себя капли горячего масла, буквально разъедающие кожу.
— Откуда ж ты такая косячная-то взялась? — Матвей подошёл к плите и сам закинул остатки картофеля в сковороду. Он даже не дрогнул, когда масло снова начало брызгать в разные стороны.
В этот раз я спряталась за спину Матвея, не желая, чтобы меня вновь оросило горячими каплями. Мёртвой хваткой вцепилась в первое, что попалось под руку — резинка спортивных мужских штанов.
— Сонька, блядь, — устало вздохнул Матвей, пытаясь свободной сухой рукой удержать на месте свои штаны. — Меня за день столько жена в лучшем настроении не раздевала, сколько ты за сегодня.
— Ничего не могу сделать с тем, что вы становитесь моим оплотом.
— А оплоту обязательно нужно быть с голым задом?
Мужчина насмешливо посмотрел на меня через плечо сверху вниз.
— Наверное, моё подсознание мыслит излишне первобытно, а с голым задом вы ему кажетесь максимально надёжным. Так сказать, в первозданном виде.
— Ну, раз опасность миновала, может, спрячешь часть оплота обратно в штаны?
— Да, конечно…
