Брат мужа - Мария Зайцева
– Вот как? – удивляюсь я, – вы тоже моряк?
– Моряк? – чуть хмурится Матвей, – а-а-а… Ну да, можно и так сказать…
– Подождите, – мне не нравится эта заминка и эти недомолвки. Иван, получается, обманывал меня, когда рассказывал о своей профессии и своей деятельности? Черт, я ведь подозревала! – То есть, Иван – не моряк? И кто же он? И кто вы?
– Я – его друг, – спокойно отвечает Матвей, – а насчет всего остального… Спросите у него самого.
– Друг… – по тону Матвея становится понятно, что больше он ничего существенного не скажет, и это досадно, – вам сколько лет?
Я уже вполне освоилась и теперь включаю строгую училку.
Судя по всему, этот Матвей был не особо послушным мальчиком в школе, может, что-то на инстинктивном уровне и проскользнет?
– Двадцать пять, – отвечает послушно Матвей.
– Хм-м-м… – выглядит он постарше. Взгляд такой тяжелый, и морщинки в уголках глаз. Вертикальная еще между бровей, хмурится много, или привык куда-то в одну точку долго смотреть, щурясь, напрягая зрение и мимику, – но ведь Иван гораздо старше вас?
– Да, – кивает Матвей.
– И что же за деятельность вас свела?
– Море, – пожимает плечами Матвей, – я был срочником, а Иван… Он мне помог. И потом тоже…
– А теперь вы ему помогаете, – вбрасываю я.
– А теперь мы будем работать вместе.
– Где?
– Это пусть Иван скажет.
Каменная башка! И улыбается так весело, словно считывает мои эмоции, мое неудовлетворение!
Дальше мы едем молча, хотя вопросов у меня масса. Например, как узнал меня, или каким образом так подгадал время моего выхода с работы, если я сама не в курсе была, когда завершу?
Но чует мое сердце, что на эти вопросы я тоже не получу особенно вразумительных ответов…
Матвей подвозит меня к подъезду, вежливо прощается и, подождав, пока я зайду, уезжает.
Надо же, какие друзья у Ивана предупредительные!
Я почему-то злюсь и волнуюсь.
В подъезде обращаю внимание на то, что стена, где были жуткие оскорбительные надписи, теперь полностью перекрашенная. То есть, если раньше там было цветовое пятно, показывающее, что здесь что-то закрашивали, то сейчас вообще следов нет! Да и сам подъезд, до этого довольно обшарпанный, выглядит очень пристойно. Перила, кое-где оторванные местными любителями выпить и повандалить, заменены на новые, стены выровнены и выкрашены в приятный персиковый цвет. ТСЖ, что ли, заработало, наконец? И когда это успели? На новогодних работали? И почему я не обращала внимания раньше?
Хотя, со мной-то как раз все понятно…
Открываю дверь, кладу ключи на привычное место, раздеваюсь.
Прислушиваюсь с легкой тревогой к домашним шумам.
Иван должен был сегодня свозить Севу на процедуры в клинику, потом плановое посещение массажиста, а вечером еще прием у психиатра.
Боже, когда бы я это все упевала, если б не Иван!
В комнате слышатся тонкие мультяшные голоса, значит, Иван и Сева дома.
Мою руки, прохожу сразу в комнату, к мужу:
– Привет, милый, – целую его, вижу темную широкоплечую фигуру на балконе. Иван курит и говорит по телефону, судя по доносящемуся до меня негромкому голосу, – как прошел день?
Сева предсказуемо не реагирует, тянет шею, потому что я мешаю ему смотреть, и я, вздохнув и еще раз поцеловав его, иду в комнату, чтоб переодеться с дороги.
Иван меня, похоже, не заметил, но это и хорошо. Чем меньше с ним сталкиваюсь, тем лучше.
Утром сегодня опять чуть не случилась беда…
Мне тяжело рядом с ним, словно вся энергия выкачивается куда-то, сил не хватает… На осознание и сопротивление.
Стягиваю пиджак, рубашку расстегиваю, вышагиваю из юбки, распахиваю шкаф, выискивая что-то толстое и бесформенное. Хочется дополнительной защиты, много слоев между мной… и реальностью.
– Алина, ты дома? – голос Ивана застает меня врасплох. Подпрыгиваю, поворачиваюсь на звук.
Он стучит в дверь и тут же заходит, стремительный, продолжая придерживать у уха телефон и говорить в него:
– Мне надо… – Иван встречается со мной глазами, и я вижу, как зрачки его мгновенно расширяются, становясь бездонными, – уехать…
Договаривает он в трубку на автомате, а сам все смотрит на меня, смотрит, смотрит…
И я, вместо того, чтоб спрятаться за дверцей шкафа, стою, не шевелясь, в расстегнутой рубашке, без юбки, только нелепо пытаюсь стянуть полы пальцами, чтоб прикрыть грудь в простом светлом бюстике.
Цепляюсь онемевшей ладонью за дверцу шкафа, сердце дико и больно бьется, а воздух между нами густеет до состояния киселя. Дышать нельзя, голова кружится!
– Алло, чего молчишь, Леван? – доносится из трубки громкий мужской голос, и Иван приходит в себя. Моргает, делает шаг вперед.
Ко мне.
– Леван? Леван? – надрывается голос в трубке, и Иван, не сводя с меня дикого темного взгляда, говорит отрывисто:
– Перезвоню.
Отключается и швыряет телефон на кресло.
29
Иван делает еще шаг ко мне, тут же оказываясь очень близко. Это не удивительно, комната совсем крошечная, такому большому мужчине достаточно пары движений, чтоб покрыть все разделяющее нас расстояние.
Я машинально отклоняюсь назад, в глубину шкафа, продолжая цепляться одной рукой за дверцу, а второй – за полы рубашки, не отвожу взгляда от его хмурого, жесткого лица.
Все внутри замирает… И хотела бы я сказать, что от страха! Боже, как бы хотела!
Насколько было бы легче мне сейчас! Просто взвалить всю ответственность за то, что случится, на чужие плечи! Малодушно спрятаться от всего за внутренние догмы.
Но страха нет.
А вот ожидание… Готовность… Есть.
Я знаю, что могу сейчас закричать, заистерить, отправить его прочь, выгнать.
И он уйдет, он в самом деле может контролировать себя, и силой точно не станет ничего делать. Не будет принуждать.
И мне надо обязательно воспользоваться этим, чтоб защитить себя. Но голос не слушается, в голове нет ничего, ни одной мысли, только молоточки стучат, ритмично, резко, поддерживая ток крови, с шумом бегущей по венам. Я слышу этот шум, он в ушах отчетливо отдается, лицо пылает, губы сохнут. И глаза слезятся. Потому что смотрю, не моргая.
Иван кладет свою большую ладонь на мои окоченевшие пальцы, намертво вцепившиеся в створку шкафа, и вся кровь мгновенно устремляется именно туда, разрывая нервные окончания! Это больно! Горячо! Именно там, именно в том самом месте!
Но все это – фоном, только лишь фоном!
Потому что на первом плане – его взгляд. Тяжелый, подчиняющий. Голодный.
Этот голод, мужской, ярко транслируемый сейчас, сводит с ума, обезоруживает.
На меня никогда так не смотрели! Ни Сева, ни кто-либо еще! Участковый, теперь кажущийся не более, чем невнятным воспоминанием, пялился с нескрываемой похотью, а затем со злобой, когда отказала. Тот жуткий мужик, коллектор, из-за которого и произошло мое падение в бездну… Я вообще не помню его лица, и уж тем более глаз.
А вот взгляд Ивана не забуду никогда. Кажется, на смертном одре это будет одним из моих самых ярких воспоминаний.
Его глаза подчиняют, гипнотизируют настолько, что я не могу оторвать взгляда и… И сама подаюсь вперед. Чуть-чуть, едва-едва. Это движение вообще не заметно, это – просто знак для меня, что не устою. Что надо что-то делать именно сейчас. Пока не поздно. Потому что после такого… Не будет оправданий мне. Никаких.
Но Иван легко считывает мое микроскопическое движение вперед… И не позволяет больше ничего сделать.
Огненная ладонь легко отрывает мои закостеневшие пальцы от створки, сжимает, тянет вперед, к себе…
И я падаю в пропасть.
С тихим стоном освобождения.
Потому что конкретно сейчас я уже ничего не могу выбирать, нет у меня этой опции.
И, боже, какое это счастье!
Иван перехватывает меня за талию, прижимает, и я понимаю, что грудь у него не менее горячая, чем руки. Меня сразу обволакивает этим жаром, погружает в кипящую безумную лаву.
– Обними меня, Алина, – говорит он, и сам кладет мою сжатую в кулак руку себе на плечо. – Погладь.
Я оторопело перевожу взгляд на свои пальцы и с удивлением понимаю, что они разжимаются… Подчиняются его приказу.
Первое прикосновение к нему, первое самостоятельное, без дикого испуганного
