Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса

– Слушала меня внимательно, прямо как ты сейчас. Размешивала сахар в чашке, не касаясь ложкой фарфора, и никогда не осуждала. Не настаивала на своей правоте, не давила. Но обязательно что-то дельное советовала…

Выливаю на Сашку фрагменты из своего прошлого, которые ей, может, и не нужны совсем, и как будто часть груза со своих плеч на ее перекладываю. По крайней мере, каменная плита с грудака немного сдвигается.

– Оправдывала меня перед отцом часто. Покрывала. Из ментовки втихаря несколько раз забирала. Вот и в один вечер прыгнула за руль и помчалась к Крестовским. Потому что мы с Игнатом накосячили, дом их чуть не подожгли…

– А дальше?

Взволнованным шепотом спрашивает посерьезневшая Александра, кусая нижнюю губу, и неосознанно прижимается к боку, впитывая часть моей боли.

 – А дальше ливень как из ведра. Скользкая дорога. Подрезавший ее лихач. И авария страшная…

– Мне так жаль, Матвей. Так жаль…

Тонко всхлипывает сводная сестра, глотая застилающие ей обзор слезы. Гладит мои пальцы, стиснутые в кулаки. Я же проталкиваю внутрь засевший в горле горький колючий ком и сиплым голосом рвано роняю.

– Мама жива, Саш.

Глава 27

Саша

– Жива…

Шокирующая информация обрушивается на меня беспощадным камнепадом. Не умещается в крохотном мозгу. Не укладывается в привычные рамки. И я какое-то время хватаю ртом воздух, справляясь с равным по силе тайфуну потрясением.

На голых рефлексах веду ладонью по руке Зимина и часто-часто моргаю, смахивая с ресниц обильную влагу. В один короткий миг телепортируюсь на место сводного брата и теперь в полной мере понимаю причины его безусловной ненависти к нам с мамой и нежелания пускать никого в семью.

– Многочисленные операции. Десятки лучших специалистов. Светила отечественной и зарубежной медицины. И все зря. Диагноз неутешительный.

– Сейчас она…?

– Прикована к инвалидному креслу. Да.

Жестко выговаривает Мот, дергая кадыком, и разрывает мое сердце в клочья. Внутри я корчусь от его безысходности, остро ощущаю чужую ничуть не притупившуюся боль и проваливаюсь в кипучее отчаяние, подобное серной кислоте.

Не знаю, как сводный брат с этим справляется.

Кое-как выравниваю суматошное дыхание и тянусь к стакану лимонада, который ставит передо мной официантка. Заталкиваю в себя шипучую газировку, давлюсь пузырьками и слишком красочно представляю мокрую от дождя трассу и врезающийся в беззащитную легковушку большой агрессивный джип. Разбитое лобовое стекло, покореженный капот, кровь, смешивающуюся с водой. И хрупкое женское тело, лежащее на асфальте в неестественной позе.

Образы, переполняющие сознание, настолько яркие, что хочется от них отгородиться. Притвориться, что не было никакого рассказа об автомобильной катастрофе. Но разве я могу бросить Матвея тогда, когда он решился обнажить передо мной душу?

– А он просто поставил на ней крест, представляешь?!

– Сергей Федорович?

– Да. Любящий муж. Образцовый семьянин. Быстренько оформил развод, когда врачи сказали, что шансов на восстановление практически нет.

Озлобленно чеканит Мот, заново переживая события, оставившие на нем неизгладимый отпечаток. Хмурит брови, раздувает ноздри, превращается в бомбу замедленного действия.

– Но как…?

– Легко. Мама сама все подписала. Доверенности, соглашения, документы там всякие. Обоюдное желание, хороший адвокат, энная сумма в нужные руки – и нет больше штампа в паспорте. Нет проблемы, нет бремени. За лечение ее в реабилитационном центре, разве что, платит, а так…

Иронично тянет Матвей и замолкает. Смотрит на меня пристально, как будто приговора ждет, а я медленно погибаю от ядовитого коктейля противоречий, попавшего в желудок и разъедающего его стенки.

– А самое хреновое знаешь в чем, Саша?

– В чем?

– Это я во всем виноват! Я!

Выкрикивает сводный брат на весь ресторан, надрывая голосовые связки и привлекая к нам всеобщее внимание. Я же захожусь крупной дрожью и ничего не различаю перед собой, кроме лица Мота.

– Ты?

– Конечно, я! Это ведь она ко мне ехала. Ко мне!

Продолжает нагнетать обстановку Зимин, утопая в бескрайней бездне самобичевания, в то время, как я не нахожу ничего лучше, чем поцеловать его. Поймать губами его губы, запустить пальцы в чуть отросшие густые волосы, скользнуть по шее вниз и оставить на бронзовой коже алые полосы-метки.

Придвинуться ближе так, чтобы между нами нельзя было втиснуть и лист бумаги. Атаковать Матвея с отчаянной дикой страстью и ощущать на языке солоноватый привкус от собственных слез.

Чувствовать прикосновение чужих горячих ладоней к оголенной пояснице, терять связь с внешним миром и вести себя, как плохая девчонка из того американского фильма, который мы смотрели сначала с Латыповым, а потом с Мотом в кино.

– Сашка…

Сипло роняет сводный брат, когда мы, наконец, отстраняемся друг от друга. Обнимает крепко, утыкаясь носом мне в висок, и дает старт маршу мурашек вдоль моего позвоночника. И я готова сидеть так целую вечность, жмурясь от накатившей на нас обоих эйфории. Пропитываться терпким мужским парфюмом и прятать руки у Зимина под толстовкой.  Только у кармы к нам определенно свои, весьма и весьма внушительные счеты.

– Ну, здравствуй, Матвей. И Александра? Верно? Твоя сестра.

Вздрагиваю от звука низкого голоса, ломающего наше уединение, и едва не подпрыгиваю вверх на полметра. Пытаюсь отсесть подальше от Мота, но он не дает. Не выпускает из своих загребущих лапищ и уж точно не парится по поводу общественного мнения.

Ухмыляется самодовольно, кривит полные губы и явно не испытывает никакого дискомфорта, в отличие от меня.

– Добрый день.

Я же пытаюсь быть вежливой и осторожно рассматриваю из-под полуопущенных ресниц импозантного мужчину лет сорока-сорока пяти. Задерживаюсь взглядом на безупречном белоснежном поло и темно-синем стильном блейзере, высоко оцениваю модную стрижку и дорогие механические часы с классическим ремешком из темно-коричневой кожи.

И не сразу замечаю стоящую рядом женщину, одетую в элегантный брючный костюм насыщенного фиолетового цвета. Ее поза выражает крайнюю степень неодобрения, каблук острой шпильки норовит пустить по напольной плитке извилистые трещины, а суровые зеленые глаза прожигают у меня во лбу дыру размером с метеорит. И это мне совсем, вот ни капельки не нравится.

– Здравствуйте, Андрей Вениаминович. Саша – моя сводная сестра.

Делая акцент на некровном родстве, расставляет точки над i Зимин и не спешит жать протянутую ему руку. Так, что взрослому зрелому мужчине приходится импровизировать и прихватывать пальцами лацкан блейзера, оттирая с ткани несуществующее пятно. И выглядит это до покалывания под ребрами смешно.

– Кто они?

– Родители Латыпова.

Шепчу Моту на ухо интересующий меня вопрос и обмираю от полученного ответа. Бывший спокойным пульс стремительно разгоняется, а внутренности холодеют, стоит мне только увидеть Илью, материализующегося в проходе.

Пасмурный, как весенняя грозовая туча, он приближается к нашему столику, и я с легкостью могу изучить последствия вчерашней тусовки даже в царящем в ресторане полумраке. Ужасная черно-лиловая гематома красуется у парня на левой скуле, ярко-алая борозда прочерчивает подбородок и спускается вниз по шее, а правая рука уныло болтается на перевязи.

От осознания масштабов случившейся у нас дома драки становится дурно. Зрение расфокусируется, удушливая тошнота подкатывает к горлу, ладони начинают потеть. И я махом опустошаю стакан Матвея с ледяной колой в надежде хоть немного остудить простирающуюся внутри раскаленную пустыню Сахару.

– Извинись.

Выдаю я на уровне ультразвука, только Зимин вряд ли меня слышит. Этот сумасшедший оставляет смазанный невесомый поцелуй на моем виске и переключается на тарелку с аппетитной дымящейся пастой, которую ему только что принесли.