Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса

– Знаю.

Едва уловимо кивнув, откликаюсь нестройным эхом и пристраиваю голову у Матвея на груди. Скольжу пальцами по блестящей от пота коже и рисую невидимую мишень там, где стучит его гордое сердце.

Наслаждаюсь минутами такой непривычной, но такой необходимой нам обоим тишины. Не спешу выяснять отношения, атаковать сводного брата совершенно неуместными сейчас вопросами и оглашать список требований, который бы обязательно составила девушка, попавшая к нему в постель.

– Саш…

– А?

Замираю, поднимая подбородок, и жду, что Мот скажет что-нибудь важное. Тону в глубине его карих глаз и до умопомрачения боюсь услышать, что все это было чудовищной ошибкой. Стискиваю ладони в кулаки, прикусываю нижнюю губу и дергаюсь от телефонной трели, перемешивающей Зимину карты.

  – Добрый день, Вера Викторовна. Вечер? Да, вечер…

Ровным голосом без намека на стеснение соглашается Матвей, а меня трясет от имени мамы, врезающегося в барабанные перепонки. Становится стыдно и неловко. Что бы она сказала, если бы застала нас со сводным братом в таком виде? Сомневаюсь, что похвалила бы.

Скептически хмыкаю, представив лицо Сергея Федоровича в этот момент, и натягиваю одеяло на грудь, как будто родители могут увидеть нас из своей Праги. А потом утыкаюсь носом Моту в бок и начинаю беззвучно хохотать, когда он совершенно невозмутимо выдает.

– Все в порядке. Да. За Сашей? Присмотрю обязательно.

Глава 26

Мот

– Присмотришь?

Шелестит Сашка у меня подмышкой, отвлекает мелодичным смехом и вынуждает заканчивать разговор с Верой Викторовной. Которая в красках расписывает все прелести чешской столицы, вепрева колена и каких-то сладостей с непроизносимым названием.

Наскоро попрощавшись, я скидываю звонок и убираю телефон на тумбочку с кучей девичьих мелочей, вроде какой-то косметики, нескольких склянок духов и множества заколок. Совершенно бессовестно сдергиваю одеяло со сводной сестры, заставляя ее заливаться румянцем, и плавно скольжу по изящным изгибам.

Ноги длинные, узкая талия, тонкие запястья.

Перевожу взгляд на лицо, задерживаюсь на алых губах, чуть припухших от моих поцелуев, и добровольно ныряю в синее море ее завораживающих глаз. Странно, но больше не испытываю ни злости, ни досады от того, что наших родителей свела судьба. И прекрасно отдаю себе отчет в том, что снова избил бы Латыпова, если бы пришлось отмотать время назад.

– Красивая.

Я одариваю Саньку безыскусным комплиментом и невесомо мажу большим пальцем по ее щеке, с удовлетворением отмечая, что Баринова откликается на этот простой жест. Доверчиво жмется к моему боку, закидывает ногу мне на бедро и тащит на себя дурацкое пушистое одеяло, как будто смущается своей наготы. После чего сонно зевает и спустя пару минут проваливается в спокойный сон, пока я продолжаю рассматривать ее спящую.

Не строю на лежащую рядом девчонку никаких планов, не думаю об отношениях и просто плыву по течению, наслаждаясь приятной истомой, растекшейся по телу. И, незаметно для себя самого, отрубаюсь, чтобы утром обнаружить Сашину ладонь у себя на груди.

Впечатления новые. Непривычные.

Обычно я не остаюсь у своих пассий и сваливаю прежде, чем рассветет.

– Доброе утро.

– Доброе.

Я отвечаю на автомате, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Прихожу к выводу, что не испытываю ни досады, ни раздражения, и, длинно выдохнув, наблюдаю за тем, как Баринова сладко потягивается. Пробегаюсь пальцами вдоль ее позвоночника, словно настраиваю инструмент на правильный лад, и не удерживаюсь от того, чтобы снова подмять девушку под себя.

Пригвождаю ее к простыне темнеющим взглядом, фиксирую запястья высоко над головой и оставляю на шее дорожку из  чувствительных укусов. Выбиваю из Сашиной груди несколько хриплых вздохов и тут же закрываю ее рот терпким томительным поцелуем, лишая нас обоих кислорода.

Без ненужных рассуждений поддаюсь общему на двоих сумасшествию. Дурею от ее запаха и от того, какая она податливая и послушная. Ведомая. Готовая последовать за мной, даже если я подключаю нас к высоковольтным проводам и запускаю по ним разряды мощного электрического тока. Даже если я толкаю нас к пропасти и сбрасываю с обрыва без страховки. Даже если тяну за собой на дно…

– Матвей…

Александра крупно дрожит под моими дразнящими ни разу не осторожными прикосновениями. И я трясусь с ней в унисон. Вставляет хлеще, чем от пятидесятиградусной настойки, которую Вадик однажды стащил у своего отца и припер нам с Крестом.

Методично довожу сводную сестру до края, стирая оставшиеся между нами размытые границы, и сам вылетаю в нирвану. Чтобы потом лежать на кровати, широко раскинув руки, пить чужое рваное дыхание и тупо пялиться в потолок. Потому что в башке не осталось никаких мыслей.

Вакуум. Абсолютная пустота.

– Проголодался?

Баринова первой нарушает разверзнувшуюся между нами тишину, приподнимаясь на локте, и я дергаю ее на себя. Зарываюсь пальцами в ее влажные спутанные после близости волосы и понимаю, что готов не стейк съесть – целого барана.

– Ага. Поедем куда-нибудь поедим.

Ставлю Сашу перед фактом и весьма неохотно выбираюсь из постели, игнорируя устроенный нами бедлам. По комнате словно Мамай прошелся: скомканные вещи валяются по разным углам, компьютерное кресло неуклюже громоздится на боку, а кружка с изображением Москвы хвастается массивным сколом.

И я, как ни стараюсь, не могу воспроизвести траекторию нашего вчерашнего хаотичного движения.

И если в спальне Бариновой царит бардак, то внизу в гостиной дела обстоят гораздо хуже. От журнального столика остался лишь остов и мелкое стеклянное крошево. На ковре бурыми пятнами засохла кровь. А огромная плазма на стене приобрела внушительную дыру в центре и паутинку из трещин по краям. И я снова не могу выудить из памяти нужные детали, как будто кто-то нарочно вымел из головы лишнее.

– О-бал-деть…

Прилетает удивленное мне в спину, и я неторопливо оборачиваюсь, мысленно выставляя Саше пятерку за скромный наряд. Про себя хвалю не слишком узкие джинсы, свободный джемпер мятного цвета, теплую дутую куртку и отсутствие макияжа на кажущемся детским лице.

– По фиг. Позже разберемся.

Решаю проблему в своем излюбленном стиле, просто откладывая ее на потом, как будто она может рассосаться, пока мы будем кататься. Приобняв сестру за плечи, утаскиваю ее с места побоища и галантно помогаю ей разместиться на переднем сиденье моего авто.

– Не холодно?

Интересуюсь, параллельно включая подогрев сидений, и сам себя не узнаю. Отчего-то хочется создать для сидящей рядом девчонки максимальный комфорт, который только возможно, и заслужить мягкую одобрительную улыбку. Мда…

– Нет. Все хорошо. Спасибо, Матвей.

Оправдывает мои ожидания Баринова, демонстрируя ямочку на левой щеке, отчего сердце начинает гулко бахать в груди. И я одновременно злюсь на себя за эти глупые мальчишеские порывы и радуюсь случившимся в наших с Сашей отношениях переменам.

В небольшом эмоциональном раздрае подъезжаю к маленькому уютному ресторанчику, расположенному вдали от оживленной магистрали, и машинально подаю Саше руку, ощущая легкое покалывание на коже. Веду спутницу вглубь узкого зала и выбираю самый отдаленный столик, планируя спрятать сестру от посторонних глаз.

– Когда-то мы очень любили это место с мамой. Заскакивали сюда раз в неделю. Она всегда заказывала круассан с ветчиной и сыром и шоколадный десерт, а я трамбовал какую-нибудь пасту или отбивную. Кофе пили или малиновый чай. Зависали на несколько часов, она меня ни о чем не расспрашивала. Я сам все рассказывал. О школьных проблемах, о конфликтах с учителями биологии и информатики, о стычках с пацанами, о первой влюбленности…

Делаю паузу. Выдыхаю резко. И понять не могу, почему именно сейчас пробивает на эту странную откровенность. То ли от того, что доверять Бариновой начал. То ли от того, что прояснить все скользкие моменты хочется. То ли от того, что девчонка замерла натянутой струной и не шелохнется. Хрен его…