Жозефина Харт - Грех
Он — этот мальчик — сокрушил мое безумие. Я чувствую жар, исходящий от его живота. Он удерживает меня своими длинными ногами. Его руки подчинили меня. Он гладит мое лицо и шепчет:
— Все в порядке. Все в порядке. Все в порядке. Все в порядке.
Такая короткая фраза. Почти без слов. Не в ней ли мое оправдание? «Все в порядке. Все в порядке. Все в порядке». Такая короткая фраза.
И он улыбнулся мне. Ее мальчик-сын.
Понемногу его хватка ослабла. Ноги. Руки. Его ладонь соскользнула с моего лица. Он освободил мою грудь и живот. Уверенный, что усмирил меня. Моя одежда была испачкана рвотой. Мочой. Я посмотрела на Даниэля и Элизабет. На их лицах не было отвращения.
Они отвели меня в ванную комнату. И помогли мне принять душ. Моя нагота не смущала ни меня, ни их. Я забралась в их постель. Они лежали по обе стороны от меня, пока я спала.
Когда я проснулась, было уже позднее утро. Часы показывали половину двенадцатого. Распахнулась дверь, и Элизабет внесла чай, тосты и мед. Она молча сидела и смотрела, как я ем. Молчание, в котором была любовь. Я чувствовала это. И не испытывала отвращения. Она дала мне свою одежду. О, ирония судьбы. Мое платье она упаковала в сумку. Я натянула ее джинсы, и мне пришлось немного закатать их. Ее свитер, доходивший мне до колен. Ее одежда. Она сама помогла мне надеть все это.
Позже я почувствовала, что должна уехать. Мы знали, что я в состоянии сесть за руль. И я была готова отправиться в путь.
Сидя в машине, я наблюдала, как они возвращаются в дом. Высокий юноша и длинноногая женщина. Со спины невозможно было определить ее возраста.
Я знала, что они спасли мне жизнь.
30
Я не рассказала Чарльзу о своем визите. Однажды он взглянул на меня и сказал:
— Ты изменилась, Рут. Кажется, ты стала спокойнее.
И это была правда. Я стала спокойнее. Немного.
Элизабет отослала того мальчика.
Откуда я узнала об этом?
Он приехал в Лексингтон. Молчаливый. Бледный. Даже белый. Я открыла дверь. Он покачал головой. Медленно. Потом еще раз. Его горе привело меня в бешенство. Я вела себя не так, как мне следовало бы. Годы, полные злобы, не прошли даром. Я не пришла ему на помощь. Я чувствовала себя недостойной этого.
Все это ложь.
Я испугалась, что Чарльз увидит его. О, мне было стыдно. Мое лицо исказила гримаса. Я чувствовала, как все мои мускулы напряглись в стремлении выставить его за дверь.
Загнать его боль обратно. Уничтожить его. Он вынес удар. Он опустил голову и ушел.
— Кто это? — спросил Чарльз.
Пока Чарльз шел к Двери, юноша исчез из поля зрения.
— Никого нет, — сказала я.
Я никогда больше не слышала о нем.
31
Все это случилось несколько лет назад. Не стоит уточнять, сколько.
Она умерла.
Она умерла от рака. Мне позвонил доктор. По-видимому, она назвала меня самой близкой родственницей.
— Миссис Гартон?
— Да.
— Говорит доктор Макинтош.
— Слушаю вас.
— У меня для вас печальная новость… речь идет о Элизабет Эшбридж.
— Она умерла?
— Да. Мне очень жаль.
— От чего?
— Рак. Все произошло очень быстро. Рак легких. Сначала было поражено левое легкое. Она пришла ко мне слишком поздно. Она была удивительной женщиной.
— Да, я знаю.
— Когда я сообщил ей о том, что у нее рак, она сказала: «Как странно, что опухоль появилась не на сердце». Я никогда не забуду этого. «Как странно, что опухоль появилась не на сердце». Она считала, что это проросло горе.
— Возможно.
— Полагаю, вы ее близкая родственница. Сестра?
— В некотором смысле.
— Не знаю, что еще сказать вам. Вы не могли бы?..
— Да. Дайте мне ваш адрес. И адрес больницы. Мы… Чарльз и я позаботимся обо всем. Сегодня вечером мы будем у вас.
— Буду рад встретиться с вами. Миссис Эшбридж просила передать вам кое-какие инструкции… незадолго до смерти. По-моему, это касается ее похорон. Она не показала мне письма…
— Понимаю. Само собой, мы поступим в соответствии с ее волей.
— Да. Конечно.
— Я должна переговорить с моей матерью. С ее матерью. Я очень вам признательна. Спасибо.
Я положила трубку.
Та, рядом с которой я прожила всю свою жизнь, оставила меня. Она умерла ночью. Когда я лежала рядом с Чарльзом. Мы ничего не почувствовали. Мы проспали ее смерть. Неужели я так же просплю смерть Чарльза? Или он проспит мою смерть? Можно ли после этого спать спокойно? Мальчики погибли. А я могла спокойно спать.
Чарльз был в саду. Я отыскала его. Я стояла и молчала. Потом я заговорила. Он повернулся ко мне. Ни одной слезинки. Ничего.
— Она оставила меня много лет назад, Рут. Тогда я узнал, какой беспощадной бывает жизнь.
— По-моему, мы должны туда поехать. Вместе. Привезти ее домой.
— Да.
— Кому еще надо… сообщить об этом?
— Маме. И Баатусам.
— Да. Да, конечно.
Помнят ли они о ней? О своей невестке. Пережившей их сына.
— Да. Я позвоню им.
— Поедем. Вместе.
И мы поехали.
Мы не привезли ее домой. Мы похоронили ее на местном кладбище. Такова была ее воля. Письмо, адресованное нам, содержало всего несколько строк. Записка.
«Только не рядом с мальчиками. Надеюсь, вы поймете. Здесь. Простой крест с именем. Больше ничего».
Мы сделали все в соответствии с этой инструкцией. С небольшим отступлением. На надгробном камне мы написали: «Элизабет Эшбридж. Художница». Белый мраморный крест.
Чтение ее завещания не заняло много времени. Она все оставила мне. В газетах появились некрологи. Короткие, малосодержательные. Никто толком не знал ее.
Мы с Чарльзом живем тихо. На смену дням рождения пришли юбилеи.
Если бы я не встретилась с ней, была бы я доброй?
В конце концов в этом все дело.
Мы приходим, чтобы увеличить общую сумму человеческой доброты. Доказать, что она существует. Каким бы мизерным ни было проявление мужества или великодушия, самопожертвования или сострадания, — оно доказывает, что добро существует. И каждое такое проявление — лепта, опущенная в общую копилку. Она должна быть наполнена. Не только потому, что зло процветает, а добро нуждается в защите. Добро перестали уважать. Посланцы ада, исполненные зависти, выгнали его из домов.
Чарльза и меня — нас властно соединила сила греха. И теперь мы плывем навстречу друг другу через океан горя. И лица мальчиков то показываются на поверхности, то опять пропадают в водных глубинах, похоронивших их. Снова и снова.
И когда мы плывем навстречу друг другу, проступают черты лица Элизабет. Снова и снова.
А если бы я не встретилась с ней? Что бы было со мной? Сделала ли она меня такой? Или же я сделала ее такой? Может быть, она привиделась мне? Может быть, я и есть Элизабет? Теперь?
