Эмма Чейз - Все закручено

Он еще раз обдумывает, что сказал.

— Ну ладно… может, не у Долорес. Но, тем не менее, у двоих из трех — не плохой результат. Мы могли бы…

Я его перебиваю.

— Думаю, я сделаю аборт, Билли.

Он замолкает. Полностью.

Абсолютно.

Но его шок и разочарование долбят громко — как огромные барабаны.

Или, может, это просто мое чувство вины.

Промните, как двадцать лет назад Сьюзен Смит утопила своих двоих детей, потому что ее парень не хотел женщину с детьми? Как и вся страна, я считала, что ее надо подвесить за пальцы и по коже царапать теркой для сыра.

Что это за женщина? Какая женщина предпочтет мужчину своей собственной крови и плоти?

Слабая женщина.

И в этом я уже признавалась, помните?

Я уже какое-то время держу это в голове — как паутина, которая собирается в углу, но вы держитесь за прошлое, просто потому что не хотите связываться с ней.

Я — деловая женщина, прежде всего. Я — аналитик.

Практик.

Если одно из моих вложений не дает результатов, на которые я рассчитывала? Я от него избавляюсь. Сокращаю потери. Простая математика — если получаются одни эмоции, значит, это не требует большого ума.

Я знаю. Знаю, что вы думаете. А как же маленький мальчик, которого ты представляла? Красивый идеальный малыш с темными волосами и улыбкой, которую ты так любишь?

Правда в том, что нет никакого мальчика. Еще нет. Прямо сейчас это всего лишь скопление делящихся клеток. Ошибка, которая стоит у меня на пути и на пути жизни, которая должна у меня быть.

Не знаю, сможем ли мы с Дрю вернуть то, что у нас было, но я знаю, что рождение ребенка, с которым он не хочет иметь ничего общего, тоже не принесет мне никакой пользы. И все станет намного легче.

Как коррекция бровей воском. Простая процедура для удобства жизни.

Вы думаете, что это делает меня холодной сучкой, не так ли?

Да… что ж… думаю, вы правы.

Голос Билли осторожный. Нерешительный. Словно не хочет спрашивать, и еще меньше хочет услышать ответ.

— Ради него? Ты собираешься сделать аборт из-за него?

Вытираю слезы со щек. Я даже не знала, что плачу.

— Я не могу сделать это сама. Одна.

Все к этому всегда и возвращается, так?

Билли хватает меня за руку.

— Эй. Посмотри на меня.

Я смотрю.

У него светятся глаза. Нежностью. И решительностью.

— Ты не одна, Кейт. И никогда не будешь одной. До тех пор пока я дышу, ты не одна.

Я прикусываю губу. И медленно качаю головой. И из-за кома в горле мой голос становится хриплым и слабым.

— Ты же знаешь, что я имею в виду, Билли.

И он знает. Билли понимает лучше, чем кто-то другой, потому что он там был. Он знает, как это было тяжело, как от этого плохо. Все те вечера, которые мы проводили вместе, ели мороженое или ходили в кино, и оставляли мою маму одну в пустом доме.

Все награждения или торжество на выпускном, когда лицо моей матери светилось от гордости, но в ее глазах была печаль. Потому что ей было не с кем это разделись.

Каждый праздник — Новый Год, День Благодарения и Пасха — когда я не могла приехать из колледжа, и плакала у Билли на руках после разговора с ней по телефону, потому что меня убивало, что она проводила дни в одиночестве.

Билли был свидетелем всего этого.

А Амелия. Он видел, как борется его тетя — финансово, эмоционально — пытаясь одна исполнять роль двоих родителей для него и Долорес. Он видел, как она встречалась с разными парнями, в поисках мистера Правильности, который так и не появился.

Их жизни были анти-жизнями. Я никогда не хотела такой жизни.

И вот я здесь.

Билли кивает.

— Да, Кэти, я знаю, что ты имеешь в виду.

Я сильно тру глаза. Расстроенная. Сердитая… на саму себя.

— Мне просто надо принять чертово решение. Надо придумать план и придерживаться его. Я просто… — Голос надрывается. — Я просто не знаю, что делать.

Билли глубоко вздыхает. А потом встает.

— Ладно. Пошло оно все! Пойдем.

Он идет за угол и ныряет в шкафчик под кухонной мойкой. Понятия не имею, что он там ищет.

— Ты о чем? Куда пойдем?

Он вылезает, держа в руках отвертку.

— Туда, где наши проблемы до нас не доберутся.

Билли въезжает на парковку. Фары освещают здоровый темный знак.

Видите?

РОЛЛЕРДРОМ.

Мы выбираемся из машины.

— Не думаю, что это хорошая идея, Билли.

— Почему, нет?

Мы подходим с торца здания. Вот вам совет, о котором я узнала в молодости: когда вы двигаетесь в темноте, или сбегаете от копов через лес? Шагайте по-журавлиному. Это убережет ваши икры и ладони рук от вселенской боли.

— Потому что мы уже взрослые. А это взлом и проникновение.

— Когда нам было по семнадцать, это тоже было взломом и проникновением.

Мы подбираемся к окну. Я едва могу разглядеть лицо Билли в лунном свете.

— Знаю. Но не думаю, что теперь Шериф Митчел даст нам быстро уйти.

Он фыркает.

— Ой, пожалуйста. Амелия сказала, что Митчел уже закис тут от скуки с тех пор, как мы уехали. Он готов убить за какую-нибудь шумиху. Дети сегодня… слишком ленивые. В их вандализме нет креативности.

Погодите. Что?

Давайте вернемся на секундочку назад.

— Что ты имеешь в виду «Амелия сказала»? С каких это пор Амелия болтает с Шерифом Митчелом?

Билли покачал головой.

— Поверь мне, ты не захочешь это знать.

Он поднимает вверх отвертку.

— Ну как? Или ты уже утратила былую хватку?

Во второй раз за вечер, я принимаю его вызов. Я выхватываю у него отвертку и подхожу к окну. И через двадцать секунд мы внутри.

О, да, моя хватка при мне.

Роллердром был нашим местом: забраться туда после закрытия, было нашим фирменным развлечением. Безделье — мать пороков. Так что — ради Бога — позаботьтесь, чтобы у ваших детей было хобби.

Через десять минут, я уже лечу по скользкому полу на роликах, что дают в прокат.

Это удивительное чувство. Как плыть по воздуху — крутиться на больших пышных облаках.

Стерео система играет великие хиты восьмидесятых. Билли прислонился к стене, покуривая травку и выдыхая дым в открытое окно.

Он делает глубокую затяжку. И выпускает белый клубок дыма, а потом говорит:

— Знаешь, ты могла бы поехать со мной в Калифорнию. Откроешь свой магазин. У меня есть друзья — парни с деньгами — они вложатся вместе с тобой. Мои друзья — твои друзья. Mecasaessucasa — и все такое.

Я останавливаюсь и думаю над его словами.

— Вообще-то это означает «Мой дом — твой дом».

Билли хмурит брови.

— О, — пожимает он плечами. — У меня всегда были проблемы с испанским. Сеньорита Гонсалес меня ненавидела.