Мои - Мария Зайцева
Иду, и по пути меня прямо сюрприз ждет: репетиторша Настя уже вышла из кабинета и стоит в гостиной перед панорамным окном, смотрит на город.
Ее силуэт на фоне светлого окна очень даже зачетный, тонкая талия, подчеркнутая поясом узкой юбки, ноги, каблуки. Забранные наверх волосы. Нарочито спокойная задумчивая поза.
Ну оке-е-ей… Я оценил.
Дальше что?
Ванька где?
Смотрю на экран смартфона. Нет, все-таки умный дом — это вещь. Особенно усовершенствованный местными гениями, которым все пароли и блокировки от компании-производителя пофигу.
Сын обнаруживается в учебном кабинете, сидит, пялится в телефон, улыбается. Приближаю экран его смартфона. Переписка с кем-то.
Судя по обилию сердечек и прочей розовой хрени, с девчонкой.
Отключаюсь, успокаиваясь.
Нормальный парень, занят делом.
И я, пожалуй, займусь, а то меня эта красотка давно уже срисовала, вон, как плечи напряглись, незаметно, но смотря, для кого.
И позу не меняет, главное, вот смех-то!
Чего ждет?
Пока налюбуюсь?
Ну-ну…
— Вы хотели о чем-то поговорить, — нарушаю я первым наше молчание, и репетиторша вполне достоверно вздрагивает чуть ли не всем телом. Тоже зацениваю это движение, одновременно беспомощное и соблазнительное.
Мужикам обычно нравится, когда баба вот так легонько и вкусно пугается. Сразу представляются всякие картинки развратные, типа, эти пугливые глазки — да внизу, типа, эти дрогнувшие губки — да в районе паха… Ну, и так далее.
Я это все отлично понимаю, и никогда не ловился на подобную хрень.
Наоборот, всегда бесили такие попытки в манипуляцию. Словно меня не за человека держат, а за животное похотливое, только одним местом думать способное.
И вообще…
Терпеть не могу лицемеров. И лицемерок.
Потому и Аня когда-то так торкнула в голову, я думаю. Нет в ней вот этой бабской вечной жажды порулить мужиком с помощью причинного места.
Нет подлости, фальши.
Та же Лялька, рыжая няшная жена Ара, отличается этим. На благо семьи, само собой, но прямо чувствуется, если потребуется, по головам пойдет. Будет хитрить, лебезить, в глаза смотреть… Но когда надо, не задумается нож в спину сунуть. Для нее только ее семья неприкасаемая. Остальные — чисто функции.
Ару все это известно, конечно же. И его устраивает, а значит, не мне в это дело лезть.
Но Ляльку я бы близко к себе не подпустил.
А Аня…
Я на мгновение представляю, что это не лощеная, нарочито правильная и вся из себя профессиональная репетиторша тут стоит, а Аня.
Стоит и прикидывает, как бы так повыгоднее выгнуться, как бы так встать, чтоб позагадочней, пособлазнительней…
И не могу себе такого представить.
Нет, Аня запросто могла бы вот так стоять. И смотреть вниз, на город. Более того: она это делала частенько, особенно в самом начале, когда я только купил эту квартиру.
Она стояла у окна, в одной моей рубашке, накинутой на голое тело.
Смотрела на город.
И мигающие огни отражались в ее распахнутых глазах, терялись на влажных ресницах.
А на шее, тонкой, белой, расцветали яркими бутонами следы от моих губ… Это было красиво, да.
И именно это торкало.
Ее задумчивость, отрешенность, перемешанная с болью. Она тогда не хотела приходить, да.
Не хотела смотреть практически законченный ремонт, лишь безразлично пожимая плечами, когда я говорил про квартиру.
Выбесила, довела опять.
Я привез силой.
Завел сюда.
И молча толкнул на диванные подушки.
И она, прекрасно зная, зачем я ее везу, ответила. Так же жестко, как и я. Так, как я и хотел. Мы чуть ли не дрались с ней на этом диване, разрывая друг на друге одежду в клочья, кусаясь, сжимая пальцы до боли, целуясь до крови.
Это ничего не решало. Наш секс, наше нереальное совпадение в постели ничего никогда не решали. Но нам в тот момент было плевать.
Потом она стояла у окна, а я смотрел на ее фигуру: изысканную в своей простоте и резкости картину в обрамлении строгой рамы окна.
Ничего не видел круче. Никогда.
Так что девочка Настя может как угодно изгибаться сейчас, я всегда буду видеть только Аню в этой оконной раме.
И сличать только с ней, находя копии слишком бледными и бесцветными даже, по сравнению с оригиналом.
— Да… — растерянно улыбается Настя, чуть сжимает тонкие пальцы, обхватывая себя за локти, затем с видимым усилием опуская руки. Показывая, что волнуется. Ну да, ну да… — как у вас тут… Красиво, — продолжает она, — и вид потрясающий.
Молчу, никак не комментируя это высказывание.
Зачем?
Я и без того знаю, что тут красиво, и про вид все знаю.
— Ближе к теме.
Она снова растерянно улыбается, словно не верит, что я могу быть таким нечувствительным к ее прелестям хамлом.
Сюрприз, похоже? Не предупреждали тебя?
— Да-да, конечно… — Настя берет себя в руки, выпрямляется, подходит ближе, — я бы хотела обсудить дальнейший вектор развития Ивана…
Молчу.
Слушаю.
Вектор развития, надо же…
— Дело в том, что первый этап, диагностический, подходит к концу, мне уже вполне понятны и знания Ивана, и лакуны в них, которые необходимо заполнять… Но теперь необходимо выяснить, какие цели вы ставите передо мной, как перед профессионалом…
Она говорит эти слова, привычно жонглируя ими, выстраивая умные фразы, а сама все ближе и ближе подходит, пока не останавливается, наконец, в шаговой доступности, так, что я, при желании, могу ее коснуться. И, например, за локоть подтянуть ближе к себе.
Запрокидывает голову, периодически касается кончиком розового языка губы, не облизывая ее, нет, а, типа, она так разговаривает, ничего особенного…
Завлекательно, да.
И улыбка такая, чуть смущенная, робкая и в то же время нарочито спокойная.
Типа, я смущаюсь из-за нашей нечаянной близости, но я — профессионал, а потому говорю правильные вещи правильным тоном.
Но на самом деле, если вы чуть-чуть подойдете ближе, то почувствуете, как от меня приятно пахнет, и как у меня блестят губы, и как я…
Да…
Моргаю, обрывая в голове картинку того, как реально подхожу ближе, беру ее за шею и ставлю на колени.
И свой садистский интерес обрубаю: проверить, на что она готова? До какой стадии дойдет, чтоб заполучить желаемое?
Пожалуй, если б не было в моей жизни Ани, то и проверил бы. В конце концов, в эту игру можно играть вдвоем.
Но сейчас я просто смотрю на нее, ожидающую, что я буду по ее правилам действовать, уверенную в своей игре, в том, что выиграет… И ничего, кроме злобы,
