Защитник для Веры - Ольга Дашкова
Я дышу этой нежностью, ловлю губами стоны и крики своей женщины. Она моя. Сейчас. Была и будет всегда. Эмоции накрывают волной нас двоих.
— Моя девочка. Только моя. Сладкая, нежная, страстная, ненасытная.
Шепчу на ухо безумные слова, вбиваюсь глубоко, медленно. Вера начинает срываться на крик, вибрация прокатывается по ее телу, внутренние мышцы сжимают член, провоцируя и ускоряя мой оргазм. Она с силой обхватила меня за шею, тело колотит в сильном оргазме. Я сам, уткнувшись в ее влажную кожу, громко и сдавленно рычу, кончаю так, что сводит ноги, член пульсирует, обжигая горячей спермой влагалище.
— Люблю тебя.
Сам не узнаю свой голос, скорее всего Вера не слышит. Не важно, признаюсь сам для себя. Это откровение — как истина, лично для меня, не требующая доказательства. Волна наслаждения постепенно отпускает, перекатываюсь на бок, прижимая податливое тело к себе.
— Спи, малыш, — целую в лоб, ее руки обхватывают мой торс, нога закидывается на бедро, дыхание выравнивается.
Улыбаюсь, глядя на спящую в моих объятиях девушку. Такая уютная, домашняя, родная. Я четко уверен в своих чувствах к ней. А что с ней происходит, что скрывает, и то, откуда эти шрамы, узнаю позже.
Сон накрывает, прижимаю Веру еще крепче, накрываю наши обнаженные тела покрывалом и проваливаюсь в темноту.
* * *
Яркий свет слепит глаза, телефон разрывается на полу в ворохе одежды. Шторы не задернуты, в спальне очень ярко. Я один, посередине большой кровати. Веры нет, как и ее одежды, неужели ушла? Телефон замолкает, но снова начинает звонить. Нахожу его, на экране имя Морозов. Черт противный. Сажусь, потираю лицо ладонями, только потом отвечаю.
— Чего тебе, мой любезный друг?
— И тебе доброго утра, Егор. Вера с тобой?
— Тебе какое на хер дело?
— Да, я обещал к ней не лезть, но дела срочные.
— Слушаю.
Морозов начинает говорить, много, долго, грамотно расставляя акценты, чтоб до меня дошло уж наверняка и задело. Я слушаю, но лучше бы я этого не слышал.
И не знал.
Жалею, что ответил на звонок.
— Ты уверен?
— Все скинул на почту, посмотри сам.
Отключаюсь, иду в душ, надо подумать. Слышу шум в стороне кухни, значит, Вера не ушла, даже не знаю сейчас, хорошо это или плохо. Долго стою под прохладными струями. Мозг начинает думать рационально, эмоции уходят на второй план. На душе противный осадок и горечь от услышанного.
Медленно одеваюсь, джинсы и рубаха. Иду на кухню, уже в коридоре запах чего-то вкусного, запах домашней еды. Вера стоит спиной, на ней моя белая футболка, она почти прозрачная, видны изгибы тела на фоне солнечного света из окна. Легкий поворот корпуса, открытое плечо, острый сосок выпирает сквозь тонкую ткань. Сглатываю слюну.
Она поворачивается, видит меня, улыбается. Открыто, искренне.
— Доброе утро. Я нашла творог, сделала сырники. Ты не против?
— Скажи, как тебя зовут?
Девушка замирает, взгляд становится нечитаемым, смотрит в глаза, не отрываясь, но в них нет ничего, снова лед и холод.
— Вера. Меня зовут Вера.
— Как, на самом деле, тебя зовут?
Глава 27
Вера
— Я жду ответа.
— Зачем ты его ждешь, если уже знаешь?
Откладываю на стол лопатку, выключаю плиту. Становится холодно и неуютно. Стою в почти прозрачной футболке на голое тело, хочется прикрыться и уйти.
— Не заставляй меня спрашивать несколько раз.
Слишком грубо, словно режет по живому. Отпираться и врать нет смысла, Егору все и так уже известно, он принял информацию, сделал выводы. Он успешный бизнесмен, аналитика — важный момент в бизнесе. Он проанализировал, сложил даже не два плюс два, а один плюс один. Но я продолжаю молчать, хотя знаю, говорить придется. Но душу наизнанку выворачивать не буду, никогда не умела.
— Как тебя зовут, говори!
Сильный удар ладони по мраморной столешнице. Голос вибрацией проносится по моему телу, вздрагиваю. Интересно, он сможет меня ударить? Если он чуть не задушил Снежану лишь за то, что она назвала меня подстилкой, то что он сделает со мной за ту правду, которую он хочет знать?
— Бессонова Вероника Геннадьевна, так меня зовут.
Отворачивается от меня, смотрит в окно, на залитую слепящим солнцем улицу.
— Кем приходится тебе Бессонов Анатолий?
Не хочу отвечать, вообще ничего не хочу. Не хочу, не могу больше находиться здесь, я задыхаюсь от той ненависти и злобы, что исходит от мужчины. Так же, но совсем по другой причине, я задыхалась под ним вчера, получая удовольствие. А сейчас начнется не разговор, а допрос. Что? Где? Когда? Зачем? Будет выворачивать меня наизнанку, вскрывать старые раны и выдавливать гной той моей жизни, которую я так пытаюсь забыть и бегу, не оборачиваясь.
Сука!
— Он приходится мне мужем.
Буду говорить максимальную правду, пусть подавится. Глебушка уже постарался, рассказал в лицах, кому и кем я прихожусь. Наверняка, сделал меня боевой подругой, помогающей перевозить дрянь и подавать патроны.
— Что ты делала в моем доме?
— Работала экономкой.
— И только?
— Да.
Видно, он не хочет верить тому, что ему сказали, а зря. Пусть верит, так легче. Так было бы проще, задавай он другие вопросы. Рассказала, встала, ушла, забыли друг друга. А в нем идет сопротивление и борьба. Нет хуже борьбы с самим собой.
— Как ты попала в мой дом?
— Я приехала в этот город за несколько дней до того, как пришла в твой дом. Мне нужна была работа. В кафе торгового центра услышала разговор двух женщин, видимо, одна, представитель агентства, предлагала работу другой. На столе был оставлен буклет с написанным от руки телефоном Тамары Степановны. Я позвонила и через два дня приехала в особняк.
— Как у тебя все складно. Ты думаешь, я поверю в твои сказки? Вся такая правильная и гордая, строила из себя снежную королеву, а на деле.
— А на деле оказалась подстилкой, — резко перебиваю. — Ты это хотел сказать? Словами Снежаны? За те слова, что ты ее душил. Еще не поздно попросить прощения, она простит.
Поворачивается, бледный, челюсть плотно сжата, слышно, как скрипят зубы. Делает шаг навстречу, но пошатывается и отступает два назад.
— Уходи. Я хочу, чтобы ты ушла, как бы
