Вы друг друга стоите - Сара Хогл

Форма губ у меня такая, будто я хочу кого-то поцеловать, что может быть неверно истолковано. Я переделываю ее в гримасу и сообщаю:

– А я скажу твоей матери, что ты ругался. Она отправит тебя в церковь.

Он только смеется снова, запрокинув голову назад.

– Ты где вообще был весь день?

– Скучала по мне? – подмигивает он.

– Нисколечко.

Я скольжу взглядом по улице за окном и замечаю джип «Гранд Чероки» на его парковочном месте.

– Соседи опять тебя заперли. Какая жалость. – Его машины мне не видно, должно быть, стоит где-нибудь дальше по улице. Бедному доктору Роузу пришлось шлепать под дождем.

Он подходит ближе, проверить, при этом вторгаясь в мое личное пространство. Волосы у него слегка влажные и пахнут фруктами, в точности как мой кондиционер для волос. Ну все, теперь буду туалетные принадлежности прятать.

– Не-а, – замечает он.

– Что?

Он поддевает мой подбородок пальцем и поднимает, закрывая мне рот.

– Такая прекрасная… – шепчет он. Глаза у него сейчас цвета морозного утра, так же поблескивают и смеются надо мной.

От этого взгляда сердце начинает биться как сумасшедшее. Влечение к нему, которое я все это время запрещала себе испытывать, неожиданно возвращается, желая взять реванш, и вскоре я замечаю только очаровательные завитки его волос, чувственную улыбку и сводящий с ума запах одеколона. Он обворожителен, и я ненавижу его за то, что его личность все портит.

– Так же прекрасна, – продолжает он, – как в тот миг, когда мы впервые увиделись в той комнате. В тюрьме.

– Уверена, скоро я отправлюсь обратно, – выдавливаю я.

– Я слышал, там есть занятия. Наконец выучишь, что значит слово «безотносительно».

– Оно того стоит – спать в одной комнате с туалетом и знать, что тебя рядом нет и ты ничью жизнь разрушить не можешь. – Я замолкаю. Не хочу снова поднимать эту тему, но не могу иначе: – Скажи, где ты был весь день.

– А ты догадайся.

– Надеюсь, изменял мне. Обязательно оставь какие-нибудь улики.

Улыбка становится кривой. Отлично, скоро совсем пропадет. Я подбираю пачку спама из почтового ящика и листаю купоны на суперскидки, одобрительно хмыкая. Мое любимое мыло на этой неделе идет по акции два по цене одного. Замороженную пиццу отдают пять штук за десять долларов. Да Николас задушит меня своим беззубиковым галстуком.

– Что ты приготовила на ужин? – спрашивает он. Не «что у нас на ужин», а «что ты приготовила». Смешинок в голосе как не бывало.

Я даже глаз не поднимаю.

– Ужин в духовке.

Я слышу, как он оборачивается. Таймер не поставлен, красный огонек не горит. Открывает дверцу, и все именно так, как он и подозревал:

– Там ничего нет.

Я позволяю себе слегка улыбнуться. После такого-то дня я заслужила. Гадать, что задумал мой жених. Узнать, что меня уволили с любимой работы. Еще и челка эта чудовищная, которая совсем не похожа на прическу Амели.

– Вот это я и приготовила. Целый пир ничего, только для тебя.

До самого кабинета он ворчит. Щелкает, закрываясь, замок. Через полчаса дверь открывается, явив в проеме Николаса.

– Ты чего?

Он окидывает меня презрительным взглядом, будто мое любопытство перешло все границы. Где-то на улице хлопает дверца машины, а через несколько секунд он возвращается с коробкой пиццы в руках. Пицца для одного. Неплохой ход, Ник.

Пинком закрыв за собой дверь, он удаляется к себе в кабинет. Я поспешно прячу все одноразовые тарелки, надеясь ему помешать, но ему все равно. Он берет обычную тарелку и, улыбаясь, сворачивает кусок пиццы и в один укус съедает половину. Закончив, он оставляет мне в раковине неиспользованную тарелку.

Глава седьмая

Николас ведет со счетом два-один. Я выиграла воскресенье, испортив ужин у Роузов. Он выиграл понедельник, заставив меня думать, пусть и не нарочно, что я на пороге неминуемой смерти. И снова выиграл вчера, пропитав дом запахом пиццы и не предложив поделиться.

Очень удачно, что Хэллоуин выпал на сегодня, потому что я так сосредоточена на том, чтобы сломить его моральный дух, что выгляжу пугающе – мои глаза как те электрические шарики в научных центрах, от которых, если прикоснешься, волосы топорщатся пушистым одуванчиком. Стоит подойти ближе, чем на пятнадцать метров, – и вас жахнет током.

«Гранд Чероки» вкатывается на парковочное место Николаса. Я уже сижу на крыльце, сжимая в руках пластиковый котелок со сладостями для детей. Николас выбирается из джипа и идет по дорожке с этим своим самоуверенным выражением. Надеется, я спрошу, какого черта он задумал, но я собираюсь все выяснить сама. Найдя его ключи вчера вечером, я обнаружила, что брелок «Мазерати» пропал. Ради эксперимента засунув незнакомый ключ в джип, я с полной уверенностью определила, что он Николаса. Какая странная покупка. Судя по отчету в бардачке, машина даже не новая: за десять лет она сменила двух владельцев. Гарольд перевернется в своем солярии.

А где «Мазерати»? Даже не представляю. Я умираю от любопытства, но скорее соглашусь лизнуть леденец из стекловолокна, чем задам вопрос, на который он с удовольствием не ответит.

Сегодня с Николасом что-то не так. Во-первых, он в своих старых очках, а не в контактных линзах. Мне нравятся очки, потому что они подходят к его лицу и придают одновременно утонченный и прозаичный вид. Каждый раз, когда я это говорю, он морщит нос и смущенно качает головой.

А еще он в джинсах и кроссовках, запрещенных в «Проснись и улыбнись».

– Снова прогуливал? – высказываю догадку я.

Вместо ответа он треплет меня по голове и, аккуратно обогнув, проходит в дом. Чудесно. У меня нет ни малейшего представления, как мой жених провел последние два дня. Бережет свои секреты, как Скрудж. Вот они, наши совершенно нормальные функциональные отношения. Я думаю о Сэте и его любовнице в машине и хмурюсь так, что едва вижу улицу перед собой.

Николас присоединяется ко мне, и как раз появляются дети в костюмах. Он ни словом не упоминает мою