Сломанная марионетка (ЛП) - Джонс Амо

Она улыбается, но улыбка не достигает ее глаз. Я не думаю, что это когда-либо было возможно. Если только Кация не ужинает с дьяволом. Готова поспорить, тогда эта сучка улыбается.

— Ты забавная.

— Спасибо, — говорю я с сарказмом. — Мои друзья с тобой не согласятся.

— Может, тебе нужны новые друзья, — говорит женщина, вздернув одну бровь.

— Нет. — Я качаю головой, понимая, к чему она клонит. — Достаточно сложно найти одного человека, которому я нравлюсь, не говоря уже о целой банде.

Она наклоняет голову, внимательно изучая меня. Я внутренне содрогаюсь от того, как она взирает на меня своими пронзительными глазами.

— Почему ты думаешь, что они это делают?

— Они делают что? — спрашиваю я, отвечая на ее взгляд, сканируя ее наряд точно так же, как она мой.

Кация фыркает, как будто точно знает, почему я это делаю.

— Яблоко от яблони далеко не падает, — бормочет она себе под нос. Я только сейчас улавливаю это.

— Что?

— В другой раз, — отвечает она.

— Нет, ты была...

— В другой раз, — обрывает она меня, но улыбка остается.

Эта сучка холодна.

— Но скажи мне, — продолжает женщина, протягивая руку вперед, чтобы взять бокал вина с маленького столика, установленного между двумя сиденьями, стоящими друг напротив друга. — Почему ты думаешь, что ты им действительно нравишься?

— Ну, я не знаю. Они меня терпят.

— Это ужасный ответ, Мэдисон. — Кация хихикает из-за ободка своего бокала. — Люди мирятся со многими вещами. Жены, мужья, головные боли. Но разве это способ жить? Просто мириться с кем-то? Нет, — качает она головой, делая глоток, — и, для протокола, ты не права.

— В чем не права?

— Ну, в этом-то и дело. — Она ухмыляется, глаза загораются, как рождественская елка. О, эта сучка сумасшедшая. — Во всем.

— Ты собираешься ввести меня в курс дела, или я так и останусь в догадках? — Я не доверяю ей. Совсем. Но готова ли я услышать, что она скажет? Да.

— Ну, давай начнем с твоего брата.

— Давай, — отвечаю я, чрезмерно взволнованно и немного саркастично.

Кация смотрит на меня слишком долго, прежде чем ее глаз дергается.

— Как много ты о нем знаешь?

— Только часть. То, что он рассказал мне, и то, что Бишоп и Нейт вроде как рассказали мне.

Она смеется.

— Мммм, эти мальчики. Клянусь, это происходит в каждом поколении.

— Что? — Должно быть, на моем лице отразилось замешательство, потому что она снова хихикает. — О, Мэдисон. Скажи мне, — наклоняется она вперед, — как ты думаешь, почему твой отец привез тебя обратно в Хэмптон?

Это тот вопрос, который я до сих пор не могу понять. Зачем ему возвращать меня сюда, если он знал, что это опасно для меня?

— Я не знаю, — честно отвечаю я. Смотрю прямо в ее глаза. — А ты?

Она откидывается назад, делает глоток вина, не сводя глаз с моих.

— Да.

— Тогда не просветишь ли ты меня? — спрашиваю, и она снова делает паузу, оглядывая мои черты, словно изучая каждый сантиметр моего лица. Как будто я ее завораживаю.

Женщина откидывается назад.

— Нет. Слишком рано.

— Слишком рано? — Насмехаюсь. — Ты шутишь? Ты знаешь, через сколько дерьма я прошла?

— О, — смеется она. — Я знаю.

— О, точно, — саркастически фыркаю. — Потому что ты владеешь Потерянными Мальчиками и владела ими на протяжении многих поколений. Я понимаю. — Закатываю глаза для большего эффекта. — Зачем ты вообще меня похитила?

— Потому что я хочу вернуть Дэймона.

— Ну, во что бы то ни стало, спроси его сама.

Она смотрит на меня как на дуру.

— Он не захочет.

— Интересно, почему?

— Слушай меня очень внимательно, Мэдисон. Дэймон — хитрая душа. Он может быть твоим братом, твоим братом-близнецом, но он родился... — Она оглядывается по сторонам, подыскивая подходящее слово. — ... другим.

— Другим? — спрашиваю я, сузив глаза. — И почему ты говоришь это так, будто тебе не все равно?

Она ухмыляется.

— Мне не все равно, потому что Дэймон очень хорош в своем деле. Мне не все равно, потому что то, что делает Дэймон, необходимо. И мне не все равно, потому что Дэймону это тоже нужно, и если Дэймон не получит то, что ему нужно, будет резня.

— Дэймон не причинит вреда ни одной душе.

От моих слов у Кации начинает першить от напитка, и она хватается за горло.

— Ты милое, заблуждающееся дитя. — Она наклоняется вперед, ставя вино обратно на маленький столик. — Дэймон не причинит тебе боль по своей воле... нет. Но, дорогая, как ты думаешь, что означает его имя?

— Я не знаю. Это обычное мальчишеское имя.

Она покачала головой.

— Нет, правильное написание его имени — Д—Э—В—И—Л, что по-латыни означает «Сын Сатаны». — Я сжимаю челюсть, пытаясь побороть слова, которые так и норовят вырваться из моего рта.

— Но я видела, как написано его имя на его рубашке. Оно было написано Д—Э—Й—М—О—Н.

Женщина закатывает глаза.

— Его имя плохо для бизнеса. Нам пришлось... придать ему солидности.

Его имя плохо для бизнеса? Кто вообще говорит такое дерьмо?

— Я все еще не понимаю. Дэвил — самый милый парень, которого я знаю. Я рисова...

Кация размахивает руками.

— Дорогая, он не только твой брат, но и твой близнец. Вы оба чувствовали эту... — Она соединяет руки вместе. — … тягу. Но он не должен был уходить. Его обучали лучшие из лучших. Он должен был уйти.

— Но он этого не сделал, — шепчу я.

— Нет, — отвечает она, глаз снова дергается. — Он не сделал этого. Парень бросил вызов естественному порядку. Он будет наказан, но чем дольше он будет оставаться, тем хуже будет его наказание.

— Ну, тогда пошла ты. Я бы никогда не отдала его тебе добровольно, тем более сейчас.

Она снова улыбается.

— Слушай, я не жду, что ты поймешь. — Фургон останавливается, и я выглядываю в окно, чтобы увидеть, что мы вернулись в школу. Дверь моего грузовика все еще открыта. — Просто запомни одну вещь, Мэдисон. — Она смотрит мне в глаза, и я не отвечаю ей. — Он не хороший человек. Он худший из худших. Хочешь знать, почему? — спрашивает она, наклоняя голову.

— Почему?

— Потому что он ничего не чувствует. Ни раскаяния, ни любви, ничего. Дэвил лишен естественных человеческих эмоций. Он не чувствует ни физической, ни эмоциональной боли. Он родился таким. Потом его обучили. Он очень редкий человек, но он также страдает от тени.

— Как врожденная нечувствительность к боли? — спрашиваю я, все еще застряв на ее первом откровении.

Она кивает, откинувшись назад.

— Да. Это бывает у одного из миллиона. Это генетика, понимаешь? — Она ухмыляется. — Но я знаю, что через тебя это не прошло.

— А вот его эмоциональное отсутствие чувств, есть ли для этого условия?

— Есть много условий, которые могут вызвать это, и, по правде говоря, у Дэвила, вероятно, есть все из них. — Она делает паузу, словно обдумывая, как много ей следует рассказать. — Спроси его о тенях, Мэдисон, а потом позвони мне. Я уверена, что ты захочешь поговорить. — Кация протягивает мне карточку. Я опускаю взгляд и вижу золотой картон с вытисненным белым цветом имя Кации, и простым номером телефона под ним.

Мужчина, сидящий рядом со мной, наклоняется вперед и срезает кабельные хомуты с моего запястья. Он открывает дверь, и я выхожу, поворачиваясь к ней лицом в последний раз.

— Почему ты думаешь, что он не может испытывать эмоции?

— Потому что я видела это, и ты тоже увидишь.

Дверь закрывается, и фургон с шумом уносится прочь, словно и не было его, пытавшегося разорвать мою жизнь секунду назад. Подняв с земли свою сумку, я бросаю ее в грузовик и сажусь на водительское сиденье, нажимая на «пуск». Я быстро кручусь на своем сиденье, когда жуткий холодок, как будто кто-то наблюдает за мной, пробегает по моему позвоночнику, но меня встречают пустые сиденья.

— Я схожу с ума. — Ставлю машину на задний ход и уезжаю оттуда на хрен.