Хозяин жизни (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна
А я замечаю, что под глазами у нее размазалась косметика.
Скольжу взглядом по залу и, как бы случайно, смотрю на Дусманиса, который спокойно разговаривает с Азалией. Его выдержке можно позавидовать. Он снова пьет виски и даже улыбается.
И меня саму начинает мутить. Откуда-то появляется злость на него, наверное, все еще душит змея ревности. Но меня очень раздражает, что он так непринуждённо болтает с ней. Глупая, глупая Маша, неужели рассчитывала, что он прямо сейчас ее бросит? У всех на глазах? На ее дебютном выступлении? Зубы сводит от того, что нужно тащить Артура к выходу, что мой муж так набрался, что едва переступает ногами. Что мне хочется разорвать Азалию, что фантазия подкидывает картинки того, что и ее он сегодня тоже трахнет.
Я должна быть спокойнее и разумнее, но у меня не получается.
— Маш, все нормально, вы справитесь? — хрипит надо мной знакомый голос, явно переживая за сына и за то, как я доставлю его домой.
И как только он так быстро оказался рядом.
— Да, — едва проталкиваю я в ответ, кусая щеку изнутри от негодования и невесть откуда появившейся ненависти.
Но Дусманис мне не верит и решает иначе. Конечно же, он ведь «хозяин жизни». Он щелкает пальцами и рядом появляется какой-то Олег. Который отбирает у меня Артура и загружает нас обоих в блестящее черное ауди.
Сам Дусманис остается в клубе.
Глава 31
— Как же я тебя люблю, Маааашка, — покачиваясь в такт движущейся машины, трет глаза Артур.
Ему плохо, мутит, в желудке бурлит, даже мне слышно, и он кладет голову на мое плечо. И в этой темной, плавно ползущей по ночному городу машине, голова его ощущается невыносимо тяжелой, хочется ее скинуть, но я терплю.
— Я тебя, когда в первый раз увидел, подумал, что ты рыжее солнышко, Маш, — сонно клюёт муж носом. — Ты не обижайся, если что не так. Я все равно тебя люблю и точка.
А я пальцы своих рук переплетаю и кулачками подбородок поддерживаю, будто молиться планирую. Дышу, потупив взгляд, с ума схожу, словно человека убила или младенца на морозе оставила. Сколько нас таких? Изменщиц? Стыдно ужасно, аж в горле першит, но поменять ничего уже нельзя. Да я и не хочу. Мне от его слов приятно должно быть и радостно, а мне еще хуже становится.
Олег помогает доставить Артура до кровати, и прямо в обуви мы опускаем его на постель. Когда помощник Дусманиса вежливо прощается и уходит из нашей квартиры, в ней становится необычно тихо. И я эту тишину впитываю, выискивая ответы для себя и Артура.
Столько всего случилось сегодня: концерт, моя бешенная страсть, а теперь вот пьяный муж. Я стягиваю с Артура ботинки, расстегиваю молнию на штанах и вздрагиваю, когда Артур неожиданно и очень громко начинает храпеть. Бросив ботинки на пол, я снимаю с себя платье и бреду в темноте к ванной.
Пол холодный, приподнимаюсь на носочки. Включаю свет в ванной и долго смотрю на себя в зеркало, неожиданно дергаюсь, замечая огромный засос на шее. Верчу головой, трогаю кожу, но нет, я не испачкалась. Это действительно огромный фиолетово-синий засос. Подарок от папочки. Становится смешно и горько одновременно. Забираюсь в ванную и открываю горячую воду, вылив пол тюбика пахучей лавандовой жидкости, постепенно обрастаю пеной.
Печально, аж выть хочется. Сегодня мы с Думанисом были самыми близкими чужими люди. Ухожу под воду с головой, потом выныриваю и, задохнувшись, кашляю. Зачем-то с телефоном купаюсь. Смотрю на аппарат, оставленный на плетеной корзине, и качаю головой, поражаясь своей дурости. Как будто он позвонит. Ненавижу его, как же сильно я его сейчас ненавижу. За ревность, что выжигает меня, за то, что жизнь мою извратил глазами своими черными. За то, что выбора у меня нет. За то, что все бы отдала, чтобы рядом с ним сейчас быть. Но мы даже номеров друг друга не знаем. И не нужно… О том, что мы уже дома и добрались без происшествий, ему Олег расскажет. Да и потом, это я храп Артура слушаю, а «хозяину жизни» сейчас не до нас. Азалия, наверняка, ему замлевшую спину разминает.
Снова этот приступ ревности. От него внутри какая-то безысходность и нервозность зреет. Даже я бы на месте «хозяина» держалась бы от себя подальше. Слишком сложно! Его сын всегда будет между нами.
А как же мы с Артуром? Похоже, нашему браку пришел конец. Притворяться я не могу, да и не хочу. Честнее будет уйти, чем остаться и обманывать. Так только больнее. Я за последний час четко поняла, что в нас больше не верю, что ошиблась, когда выбрала спокойную жизнь и правильного мужа.
Артур просыпается, когда наутро я, по неосторожности, хлопаю дверцей, вытаскивая вещи из шкафов и запихивая их в большую дорожную сумку.
— Маша? — хрипит он, держась за голову и приподымаясь на локте. — Ты че делаешь?
— Я не знаю, почему я за тебя пошла, Артур, — застываю я с кипой рубашек для работы, — прости. Я, правда, не знаю, я пытаюсь вспомнить, понять, с шести утра список составляю. Столбиками разлинеела тетрадку и плохое-хорошее писать стала. Да только с тобой это не работает, все как-то гармонично. Ни хорошего, ни плохо нет.
Артур продолжает держаться за голову, а я на кухню сходила, таблетку принесла, стакан ему сую.
— Маша, — сползает с кровати Артур, ничего не понимая. — Это потому что я напился? Да я же впервые. Я… Я просто силы не рассчитал.
Смотрю на него, минут пять смотрю. А потом снова собираться начинаю. Дрянь я бессовестная, хоть бы до вечера подождала, когда человеку голову отпустит. Но я не могу. Мне стыдно перед Артуром, он мне дорог по-своему, именно поэтому я не могу его обманывать. Изображать счастье и любовь там, где очевидно их нет. Была любовь, наверное... Не страстная и сумасшедшая, но трепетная точно была. Вот только Дусманис ее своими ручищами сильными задушил и в окно автомобиля выкинул. И именно в память о той, спокойной и нежной, я должна оставить Артура. Потому, что если родному человеку помочь хочешь, то пластырь надо резко рвать, не задумываясь, тогда не так больно.
— Маша, Маша, ну ты что? — качаясь, идет на меня, сумки мои хватает, а у самого глаза такие перепуганные, будто приведение встретил.
А я, миленький, и есть приведение, существо неодушевленное, потому что душу мою твой папаша вчера высосал своими поцелуями. Сердце с корнем выдрал и в карман засунул. А теперь Азалию в горшке поливает.
У нас у женщин просто все. Мы секс от чувств отличать не умеем. Мы сразу в омут с головой или в прорубь ледяную в морозы крещенские. И пусть ноги-руки немеют и кожа малиновая, но зато с ним. И не знаю я, когда это случилось, когда ты, мой собственный муж, раздражать меня стал, а он, твой отец, под кожу забрался. Не знаю, четыре года назад или на свадьбе, где он просто ходил, дышал, разговаривал. Но сердце мое бьется рядом с ним как бешенное, а тебя мне очень жаль. А жалость — это не то, с чем ложатся в постель.
— Прости, Артур. Я просто не могу.
— Что ты не можешь, Маш?! — переходит на крик Артур. — Вчера могла, а сегодня не можешь?!
На него смотреть страшно. В какой-то момент я даже думаю остаться, таким несчастным он выглядит. Оперся о косяк, голову свою держит. В мятой рубашке, наполовину выправленной из брюк, и с прической, которая нелепо сбилась торчком на затылке. Но ведь я не только себе. Я ему жизнь порчу. Я его кислорода лишаю своей жалостью. А вдруг повезет ему, вдруг встретит того, кто блог его оценит, фильмы исторические и смотреть на него будет, как я на его отца.
Но не об этом сейчас. Совсем не о том. Жмурюсь крепко-крепко. Только не вспоминать, не думать, не чувствовать.
Артур успокаивается, держится, губы сжимает, гордость в нем играть начинает. Лицо каменное делает, руки на груди скрещивает. Он думает, что если сейчас в позу встанет, я сама прибегу, когда перебешусь. Ведь именно так исторически сложилось. Но я не вернусь. Потому что дело совсем не в Артуре. И, приподняв сумку с пола, я вызываю такси и еду к маме.
Глава 32
