Хозяин жизни (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна

Дусманис понимает, что я кончила и, в отличие от моих предыдущих партнеров, не спрашивает идиотское: «все?». Он меняется в лице и начинает двигаться жестче, подбрасывать бедрами, толкаясь глубже, затрагивая миллион разных точек внутри. Сжимает задницу до синяков, почти рычит, застывая, парализованный собственным удовольствием.

Когда он ослабляет хватку, я просто смотрю на него, не мигая.

— Я материться хочу, такая ты вкусная, Маш, — ухмыляется Дусманис, — но стесняюсь при учительнице, — шутит и, обводя мои красные соски пальцем, взглядом залипает на них, — я бы тебя сутками трахал.

Мне нравится то, что он говорит. Этот своеобразный комплимент доставляет мне удовольствие. Он мне льстит. Мне снова тепло и уютно. Ни капли дискомфорта или недопонимания.

Но куда все это ведёт? Мы снова смотрим друг другу в глаза. Грустно вздыхаю, наслаждаясь минутой вместе. Втягивая носом его запах, потираю твердые мужские плечи. Даже если я разведусь с Артуром? Разве станет отец в открытую встречаться с бывшей женой своего единственного сына? И оставит ли такую «удобную» Азалию? С сожалением осознаю, что его объятья — это то самое место, где мне хорошо и спокойно. Впервые ощущаю подобное единение с мужчиной. Сейчас бы плюнуть на все на свете и уехать в один из его отелей, завалиться вместе на кровать и проспать так до утра, ни о чем не думая. Но хочет ли он? Или я для него лишь минутная слабость?

Чуть отстраняюсь. Смотрю на его лицо, резко очерченные мужские скулы, красивые губы, мужественную бороду, татуировку, что выглядывает из ворота белой рубашки, и понимаю, что никого не захочу так сильно. Но шансов на будущее у меня с ним нет. Никто в этом не виноват, просто так вышло. Сама знала, зачем за ним шла. Хотела отдаться ему, попробовать. И поставила ради секса на карту не только свой брак, но и отношения отца и сына. Хотя, ради секса ли? Странно, но я совсем не боюсь потерять Артура. Должна трястись в истерике, но не боюсь.

Аккуратно слезаю с коленей Дусманиса. На этот раз он не спорит, отпускает, понимая, что вечно прятаться в его машине у нас не получится. Мне тут же становится холодно и грустно. Нахожу свои трусики, молча натягиваю. Достаю с пола босоножки, он помогает мне с ремешками. Его руки кажутся знакомыми, хотя сегодня я познала их впервые.

Боюсь на него смотреть, хотя чувствую, что Дусманис внимательно разглядывает мое лицо. Вот бы знать, о чем он думает. Но «хозяин жизни» молчит.

Как бы там ни было, нам надо прийти в себя и вернуться обратно. Не хочу, чтобы в поисках меня, Артур вызвал полицию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30 

Когда мы подъезжаем к клубу, Дусманис открывает для меня дверцу, подает руку, помогая аккуратно выйти из автомобиля и не оступиться на высоких каблуках. К моему удивлению, он не выталкивает меня первой. Не договаривается со мной, как лучше появиться внутри. Не объясняет, что скрываться жизненно необходимо. Он просто подъезжает ко входу и тут же перевоплощается в «хозяина жизни». Его движения становятся резкими и хладнокровными, взгляд острым, а голос ледяным. Он уверенно ведет меня к железной двери, и от человека, что массировал мне ноги и обнимал, утешая, не остается и следа.

Всю дорогу мне казалось, что мы должны будем прийти в клуб по отдельности, но Дусманис накидывает свой пиджак, застегнув на все пуговицы, и распахивает для меня дверь, впуская в душное, наполненное людьми помещение. Здесь все оказывается таким же, как до нашего ухода, разве что пьяных людей с нарушением координации движений стало больше. Темнота, шум, орущая музыка и дым скрывают наше появление. Никто не обращает на это внимания, и мы просто расходимся в разные стороны. Я прохожу через зал, оглядываясь, Дусманис садится у бара. А мне остро хочется вернуть его и снова обнять. Я в щемящем отчаянье понимаю, что, возможно, мы больше никогда не останемся наедине. Вполне может быть так, что это был миг между прошлым и будущим, миг, который никогда не повторится. Несколько раз повернувшись к бару, я натыкаюсь на Артура. Не хочу с ним общаться, я еще не готова к встрече с унылой реальностью. Но выбора у меня нет.

— Маша, ну где ты была!? — как-то глупо и абсолютно нелепо раскидывает он руки в стороны.

И я понимаю, что мой новоиспеченный муж абсолютно пьян. Тут же нарисовывается Азалия, на меня она не смотрит, только на «хозяина жизни». Я вижу, как она подходит к своему мужику. Изучает его огромными, полными слез глазами, но спросить, где он был, так и не смеет. Я в этом просто уверена.

Ее полный мольбы взгляд заставляет меня съёжиться, рассекая вполне порядочную жизнь на «до» и «после». С чего я взяла, что достойна любви Дусманиса сильнее, чем Азалия? Где та глава, делающая меня хорошей героиней этой истории, а ее отрицательной? Чем я больше заслуживаю его? Тем, что училась на филологическом и в теории прочла больше книжек? Она красива, талантлива и безумна горяча. О такой мечтает любой здоровый мужик. Совесть тут же кладет на мою шею свою огромную, когтистую лапу и слегка придушив, хохочет прямо в ухо. Одно дело фантазировать, как я занимаюсь любовью с отцом своего мужа и совсем другое, все еще чувствовать приятную боль между ног от секса с ним.

Я смотрю на Артура, потом на Дусманиса, и думаю о том, что, когда мы совсем еще малыши, нам кажется, будто родители всегда поступают правильно. Что отец точно знает, что хорошо, а что плохо. Но, когда мы вырастаем, у нас появляется собственная шкала ценностей. Мы начинаем понимать, что родители — просто люди, и они тоже могут ошибаться в своем выборе. По какой-то причине этот шикарный мужик в дорогом костюме, который, я точно это знаю, всегда был хорошим отцом, сегодня выбрал оступиться, совершив заведомо неправильный выбор. И я не имею права думать об этом. Не имею права загадывать и мечтать. Потому что одно дело изменить мужу и совсем другое, изменить мужу с его отцом. Теперь это наш общий грех.

Артур все еще трется рядом, а я не могу придумать достойный ответ на его вопрос. Мне везет, что он пьян, и не совсем понимает, что происходит.

— Машка, ну где ты была? — пошатываясь, подплывает ко мне Катька, она тоже пьяна, — мы тебе звонили, звонили.

— Вы что тут алкосоревнования устроили? — проталкиваю я горькую слюну в горло, когда замечаю, что Азалия просовывает руку под локоть Дусманиса и прижимается к его плечу.

К уколам совести добавляется змея ревности, что ползет по моему телу и ловко закручивается вокруг шеи. Хочется заорать: «Не смей к нему прикасаться, отойди! Он мой! Это меня он только что целовал, нежно массируя пальцы ног! Меня, а не тебя обнимал, жадно целуя в губы. Он мой!».

Но это не так. И Дусманис не мой. И она имеет на него все права. Он принадлежит Азалии и возможно не захочет ничего менять. Где грань между закрытым гештальтом и симпатией, жарким влечением? Сейчас он что-то внимательно изучает в своем телефоне. А я смотрю на него и впитываю образ высокого, сильного мужика, как губка.

— Мы пили кровавую Мэри. Оказывается, Артур совсем не умеет пить. Он рассказывал, — икает Катька, — что вино изобрели арабы в V веке.

— В VII, — поправляет ее мой муж, — и не вино, а чистый спирт, — некрасиво ржот Артур, разбрасываясь слюной. — Катя не может запомнить элементарное. Маш, как она универ вообще завершила, нет, закончила?

Смотрит на Катю, пихая ее в плечо, затем поворачивается ко мне:

— Маш, ну я волновался, — делает шаг и захватывает меня двумя руками, вдавливая в свою влажную рубашку.

Я чувствую запах пота и алкоголя.

— Ну что нашлась ваша жена? — приближается к нам охранник.

— Да-а, вот она моя красавица, — мусолит мою щеку муж.

— Хорошо, — теряет к нам интерес служащий клуба и удаляется, расталкивая отдыхающих.

— Маш, меня чет мутит и лечь хочется, — повисает на мне муж.

— Пить меньше надо, — неестественно громко говорит Катька и пошатывается.