Барбара Сэмюел - Музыка ночи
— Хорошо. — Негритянка преувеличенно-облегченно вздохнула. — Как женщина, я должна была тебя предупредить.
Длинный выдался день. В домике Элли сбросила туфли и опустилась в кресло у стола, автоматически включив свой ноутбук. Потерла лодыжки, потом встала, чтобы покормить Эйприл. Собака растянулась у стены и практически не подавала никаких признаков жизни. Только когда хозяйка подошла, чтобы погладить ее, она открыла один глаз.
— Саша тебя совсем измотала, да?
Эйприл облизнулась, тихо простонала и снова заснула.
— Как я тебя понимаю! — сказала Элли, зевая. Захватив с собой стакан чаю, она вернулась к столу, чтобы проверить, нет ли в ее электронной почте посланий от агента или редактора. Ожидая, пока загрузятся файлы, она открыла записную книжку и осторожно достала снимки, позаимствованные из чемодана Роузмэри. Ее мать была так молода, что это казалось странным. «Но ведь, — подумала Элли, — она и умерла молодой». Ее мать не дожила до возраста теперешней Элли. Это была печальная мысль.
Когда сегодня утром она увидела на снимке хорошенькое, ясное личико и длинные рыжие волосы своей матери, горе словно пронзило ее. За все годы она ни разу не скучала по этой женщине, которая задумчиво смотрела на нее с фотографии. Почему же теперь?
Подавив эмоции, она записала те крохи информации, что получила от Роузмэри, Конни и Блю, и попыталась совместить лица и имена. Поскольку она взяла только те снимки, где была ее мать, то у нее отсутствовали портреты всех парней, но выделить Бобби Мейкписа с его бородкой, потом Маркуса и Джеймса оказалось легко. Оставались еще двое белых парней, один очень смуглый, с широкой улыбкой, а второй очень худой, с кривыми ногами любителя родео.
Элли поджала губы и взяла фото, где ее мать кому-то улыбалась — то ли Бобби, то ли еще кому-то за кадром, и мысленно взмолилась: «Не Бобби, Господи! Пожалуйста!»
По правде говоря, этот парень ей понравился. Его внешность очень напоминала внешность самой Дианы — рыжие волосы, молочно-белая ирландская кожа, очень синие глаза, солнечная улыбка и какая-то дерзкая сексуальность. Если он был ее отцом, то Элли тогда — генетический атавизм.
Смуглый парень похож больше. Кто он — тот самый Бинкл или звезда родео? Элли откинулась на спинку кресла, прикусив губу. Как она сможет собрать все факты без посторонней помощи? Она не хотела, чтобы кто-нибудь узнал о том, что она ищет своего отца. Что, если он семейный человек, чья жена не знает о его связях с проезжей девчонкой-хиппи? Что, если это окажется Бобби Мейкпис и сердце Конни будет разбито из-за измены тридцатилетней давности?
Нет, пока она будет делать, что возможно, сама. Ее компьютер подал сигнал, показывая, что пришло сообщение. Элли без большого интереса нажала на кнопку и снова уставилась на фотографии. Сигнал прозвучал почти немедленно, давая понять, что почта поступила.
В папке было только одно письмо, от доктора Лоуренса Рейнарда. С улыбкой она открыла его.
«Эй, дорогая, — писал он, — зачем тебе потребовалось это фото?»
«Попалась!» Элли попыталась придумать какую-нибудь отговорку, но не могла сочинить ничего правдоподобного. Внезапно решившись, она напечатала ответ: «Это личное, расскажу, когда смогу». Она нажала на клавишу, чтобы отослать сообщение, и положила ноги на стол, запоминая лица на фотографии, чтобы потом узнать их в ежегодниках в библиотеке.
Компьютер снова загудел, удивив ее. Послание от Блю. Улыбаясь, она открыла его. «Почему бы тебе не прийти попить со мной пива? Я собирался побуянить в чатах, но лучше поговорю с реальным человеком».
Элли заколебалась. Она не была уверена в том, что сможет оставаться равнодушной к его харизматической сексуальной привлекательности. «А ты прилично одет?» — наконец напечатала она. Ответ пришел немедленно: «Да, мэм. Застегнут на все пуговицы». Она хмыкнула. «Хорошо. Сейчас буду. И не спрашивай меня снова о снимке».
Глава 7
Выключив компьютер и лампу, Элли надела шлепанцы, вышла на улицу. Дом на холме сиял огнями, кроме того, Блю включил и уличный свет. И все равно вокруг было очень темно. В траве трещали цикады, густой воздух, напоенный ароматами нагретой за день земли, мягко касался ее лица. Она глубоко вдохнула и остановилась, чтобы насладиться этим покоем.
Жизнь в деревне такая умиротворенная. Ведь людьми, как правило, управляют эмоции, где бы они ни жили, так, что всегда та или иная драма превращает все в хаос. Но здесь, в этой безмятежной обстановке, без рева машин и крика соседей сверху и без такой мелочи, как телевизор и радио, включенных постоянно, Элли чувствовала себя легко и свободно. Ей нравилось дышать воздухом, а не бензином и видеть небо над головой.
Какая-то тень испугала ее, и она от неожиданности вскрикнула, но тут Блю взял ее за руку.
— Это всего только я, — сказал он.
На долю секунды она позволила себе прочувствовать, какая это большая и сильная рука, загрубевшая от работы. Она инстинктивно сжала его пальцы и проговорила:
— У вас сексуальный голос, доктор Рейнард.
— Вы заигрываете со мной, мисс Коннор? — Она тихо рассмеялась:
— Может быть.
— Хорошо. Мне это нравится. — Он шел по тропинке, держа ее за руку. Элли не противилась. На веранде он отпустил ее и жестом указал на стул. — Я пью бурбон. А ты что пожелаешь? Не то же самое, конечно.
— Я не против бурбона, если ты доведешь меня назад.
— Осторожнее. Я могу принять это за приглашение.
— Ты удивительно нахальный, знаешь это?
— Да, знаю.
Она услышала позвякивание льда в стакане и тихое бульканье, потом он подал ей виски.
— Спасибо.
Он уселся на ступеньке.
— Не многие женщины в наше время пьют неразбавленный бурбон.
— Я не часто.
— Но сегодня ты немного вышла из равновесия, верно? — Она взглянула на него:
— И ты тоже.
Он спокойно ответил:
— Да, это так. Кажется, у нас обоих есть свои шкафы со скелетами.
— Как у большинства людей.
— Ты так считаешь? Не знаю. Похоже, многие просто стараются не создавать себе лишних проблем. Я встречаю таких в городе. Ребята, которые со дня своего рождения делают только правильные шаги, которые живут спокойной жизнью без особых хлопот, и вообще… У них все в порядке. Они никогда не превышают свой кредит, не забывают подстричь траву на газоне и не оставляют работу недоделанной.
Элли прихлебывала из стакана холодный огонь и слушала.
— Ты никогда не замечала, — продолжал он, — что у этих людей, кажется, не бывает и большого горя? Вроде того что их дети никогда не разбиваются, а их дома не горят. Они как будто защищены каким-то большим облаком безмятежности.
