Я больше тебе не враг (СИ) - Маргарита Дюжева
Кажется, мне надо обновить своей репертуар сказок, если, конечно, доживу до того времени, когда будет кому рассказывать.
Тем временем Кирсанов пропадает из поля зрения, но я слышу, как внизу хлопает дверь. От этого звука будто сразу снижается уровень кислорода. Хочу вдохнуть, а никак.
Тяжелые шаги поднимаются по лестнице и ведут в кабинет. И спустя миг раздается громкий голос:
— Иди сюда.
Я бы рада сделать вид, что он это не мне, но в доме никого кроме нас нет. Поэтому собрав в комок всю свою храбрость, покорно плетусь на встречу судьбе. Только оказываюсь не готова к тому, что первой фразой, как только я переступлю через порог, станет:
— Раздевайся.
* * *
Меня будто молнией прошибло от макушки и до кончиков пальцев. Перетряхнуло так, что зубы клацнули.
— Максим…
— Раздевайся.
Он решил меня совсем опустить? Куклой сделать, которая по щелчку будет выпрыгивать из трусов?
Вспыхивает бешенство и одновременно с ним такая горечь по венам растекается, что словами не передать. Когда-то все было иначе. Когда-то…
— Я неясно выразился? — Кирсанов продолжает доламывать меня.
Он снова нацепил такую маску, сквозь которую мне никак не пробиться, не увидеть какие бесы скачут внутри, за непроницаемым фасадом.
— Может, еще на колени опуститься и виляя жопой к тебе ползти? — огрызаюсь, а саму от обиды коробит.
Хмыкает. Так пренебрежительно, что я краснею и тут же злюсь на саму себя за столь явную реакцию.
— Для такого рода развлечений есть профессионалки, которые и вилять красиво умеют и жопа-огонь.
— Так почему бы тебе …
— Раздевайся, — небрежным жестом обрывает мое пламенно возмущение.
Я не выдерживаю:
— Кирсанов! Если ты думаешь, что тот случайный срыв дает тебе право.
— Срыв ничего не значит. Закипело, триггернуло и вышло из-под контроля. А потом отпустило. Не мне тебе рассказывать, как это работает.
От его тона холодного и даже как будто брезгливого меня еще сильнее душит обида. Я чувствую себя никчёмной, использованной и дешевой.
— Ты…
— Я, дорогая я. А теперь скидывай барахло, я посмотреть хочу.
Я упираюсь, смотрю на него по-волчьи, отказываясь подчиняться:
— Ты меня миллион раз видел. Или думаешь что-то новое появилась? Третья грудь выросла?
Ухмыляется. Так недобро и хищно, что мороз по коже. И одной единственной фразой выбивает землю у меня из-под ног:
— Твоя грудь меня мало интересует…а вот беременный живот это да…это крайне интересно.
И все.
Меня будто парализует. Замираю под его взглядом, до боли вцепившись в низ растянутой футболки, не дышу, не моргаю, не шевелюсь.
— Я не понимаю, о чем ты.
Ухмылка становится шире:
— Серьезно? — неспешно поднимается из-за стола, а я пячусь и спустя три шага упираюсь спиной в дверь. Пытаюсь нащупать ручку, но не могу. Пальцы не слушаются.
А бывший муж приближается. Неспешно, заправив руки в карманы, не отводя от меня взгляда.
— Максим, — горло сводит спазмом. Я не могу найти нужных слов, не помню, как говорить, в голове гремит только одно «он знает!».
Кирсанов останавливается рядом. Слишком близко, но мне больше некуда сдвигаться. Рука, так и не нащупав дверную, ручку обессиленной плетью падает вдоль тела.
— Думала, сумеешь скрыть?
Сжимаюсь, а Макс по-хозяйски, не спрашивая и пресекая любые возражения, кладет руку мне на живот.
У него жесткая, горячая пятерня, которая обжигает даже сквозь ткань. В простом прикосновении нет ни ласки, ни трепета, только жесткое желание убедиться и подчинить.
Не давит, но прижимается крепко.
— Тверже, чем обычно. Плотный.
Я закрываю глаза, чтобы он не смог увидеть то, что ему не надо. То, что я никогда ему не покажу.
Я столько раз представляла себе этот момент. Столько бессонных ночей провела, фантазируя о том, как бы он отреагировал, если бы мы по-прежнему были вместе. Он наверняка был бы рад. Улыбнулся бы как мальчишка, уткнулся бы носом в живот и прошептал «Таська, а так счастлив. Спасибо, маленькая»
Он был бы тем мужем, который посреди ночи ворчит, но собирается и едет в магазин, потому что невыносимая беременная жена срочно захотела клубники под чесночным соусом, утку по пекинский и мороженого.
Это все могло бы быть правдой…в другой жизни. А в той, что сейчас Кирсанов стоял рядом, не произнося ни слова, и его рука на моем животе каменела.
— Откуда ты узнал? — по щекам бегут слезы, но я не пытаюсь из сдержать, у меня на это нет сил. Выжата, как лимон, выпотрошена, — как догадался?
— Догадался? — снова усмешка, от которой немеют ноги, — Змея твоя рассказала.
— Змея? — я сначала не понимаю, о чем он, но потом будто молнией пронзает, — ты нашел Алексу?!
— А чего ее искать? Сама пожаловала.
— Но…как… она не могла…не должна была…
— После вашей переписки она не могла усидеть и примчалась спасать подругу. Слишком уж ты бледной и несчастной выглядела.
Я с трудом перевожу дыхание:
— Ты специально оставил телефон… знал, что я им воспользуюсь?
Макс невозмутимо жмет плечами.
Обыграл! Обвел вокруг пальца! А я, дура, повелась! И даже то, что не в себе была после болезни не может служить оправданием! Если бы не та переписка, Алекса бы сидела в безопасности, а бывший муж ничего бы не узнал про ребенка.
— Где она?
— В прекрасном месте.
— Что ты с ней сделал?
— Без комментариев. — Он непробиваем, как обломок льда.
Его рука все еще на моем животе. Я пытаюсь отстраниться, сползти в бок, но не выходит. От моих жалких попыток сбежать, его глаза лишь хищно прищуриваются.
— Отпусти, — хватаюсь за запястье и все-таки отпихиваю его от себя, — не тронь меня!
От отступает, но выражение лица, такое, что становится не по себе:
— Срок.
— Ты не имеешь отношения к этой беременности.
Раздраженно отмахивается от моих последних слов, на корню обрывая возможность соврать, и повторяет вопрос:
— Какой срок? Не трать мое время на выяснение столько простого вопроса.
Я сдаюсь:
— Одиннадцать недель.
Кирсанов замирает, подняв взгляд к потолку, явно считает, потом удовлетворенно кивает.
— Значит забеременела еще до того, как начала мне всякое говнище подливать. Это хорошо.
Его «хорошо» мне совсем не понравилось. Особенно то, каким деловым каким это было произнесено.
— Хорошо?
— Сын или дочь родятся здоровыми.
У меня холодеет ладони:
— И что потом?
Бывший муж смотрит на меня в упор и произносит без единой эмоции:
— Ты же знаешь, — в глазах ноль сомнений, — я не оставлю его или ее с тобой.
* * *
— Кирсанов, это не
