Я больше тебе не враг (СИ) - Маргарита Дюжева
— Расскажи-ка мне про третью девку.
Змеиный взгляд становится еще более холодным:
— Про Аленку?
— Про нее родимую.
Я уже все на свете проклял из-за той встречи. Как так вышло, что небольшая интрижка, которая осталась в памяти размытым невнятным пятном, превратилась в такой глобальный звездец? Что это за магия такая цыганская?
— Она умерла.
— Супер. Меня интересует, что она такого сказала, что две великовозрастные кобылы на слово ей поверили, будто счастливый папаша — это я.
— Она никогда не врала.
— П-ф-ф… И все? Это единственная причина, по которой вы приняли ее слова на верну и отправились на охоту?
— Мы всегда были честными друг с другом, — упрямо повторила она, повышая градус моего бешенства. Захотелось прямо сейчас выкопать эту самую Алену, хорошенько встряхнуть и закопать обратно.
— Она как минимум соврала о том, что я ее первый и единственный. Это же она вам сказала? Попортил, обесчестил…
— Да. — в отличие от Таисии, Алекса не пытается смягчить или выбрать более приличные слова, — поимел и выкинул.
Сучка. Еще одна чокнутая сучка на мою голову.
— Все было не так. Но вам же похер? Вы же подруженьке своей на все сто верите? И готовы были горы свернуть только потому, что она вам там в уши дерьма налила?
— Мы просто пытались восстановить справедливость. Часть денег, что у тебя забрала Тася, мы положили на счет Владику. Можешь, считать это алиментами.
— Э, нет, — ухмыляюсь, — чтобы платить алименты надо сначала получить подтверждение, что ребенок от меня.
— Он твой, Алена так сказала.
Эх, не хотел изначально этим заниматься, но пора взрывать к чертовой бабушке эту стену слепой веры.
— Ты знаешь, где этот ребенок?
Она хмурится:
— Ваньку забрали. Семья хорошая, молодая, заботятся о нем, — потом видит выражение моего лица и жестко произносит, — Не лезь к ним!
— О, как заговорила, — усмехаюсь, — а я вот думаю, что пришло время познакомиться со своим «отпрыском».
Я уверен, что этот мальчишка не от меня. Просто чувствую сердцем, и теперь собираюсь это доказать этим двум стервам. Посмотрим, что они тогда скажут в оправдание святой подружки.
— Я не скажу, где он.
— Хорошо. Не говори. Мои люди нашли Таську и тебя из норы выманили. Найти усыновленного ребенка для них вообще не проблема, — я сразу, не откладывая в долгий ящик, отправляю сообщение Стефу, и откладываю телефон в сторону, — готово.
Теперь дело за малым — дождаться результатов.
* * *
— Что теперь? — спрашивает Алекса, и впервые с момента ее появления в моем офисе, я слышу в ее голосе что-то отдаленно напоминающее волнение.
— А что теперь?
— Я ответила на вопросы. Когда ты отпустишь Таисию?
— Я разве говорил, что собираюсь ее отпускать? Что-то не припомню.
— Отпусти ее Кирсанов. Меня на цепь посади, а ее отпусти!
— А на хрен ты мне сдалась? Тебя я найду куда пристроить, а насчет бывшей жены у меня большии-и-е планы.
Она мне так много задолжала, что расплачиваться будет до конца дней.
— Максим…
— Никак не решу, что с ней делать. Сдать ментам, или не ментам. Каким-нибудь отморозкам, которые из нее всю душу вытрясут, по кругу пустят. Как думаешь, справедливая плата за содеянное?
Мне все-таки удается пробить ее броню.
Алексе похер на то, что я сделаю с ней самой, но она меняется в лице, когда я в подробностях, смакуя жуткие детали, фантазирую о том, что сделаю с ее подругой.
— Оставь ее в покое, — шипит сквозь зубы, — ей и так хреново!
— Бедняга. А ведь я даже еще не начинал.
— Кирсанов! Не тронь ее. Иначе…
— Иначе что?
Она замолкает, прекрасно понимая, что у нее нет ресурсов, что что-то противопоставить мне и моим возможностям. Она просто девка, выросшая в приюте. Просто наивная курица, решавшая поучаствовать в большой игре.
— Ее нельзя трогать.
— Это почему? У святой Таисии неприкосновенность? Нет. Я могу с ней сделать все, что захочу. А тебя заставлю смотреть. Ты ведь этого больше всего боишься? Не боли, не тюрьмы, не смерти, а того, что с твоей подругой что-то случится?
В точку.
Ирония судьбы. В прошлый раз я искал рычаги, чтобы надавить, чтобы заставить ее заткнуться и не причинить боль Таське, некрасивой правдой об измене. А оказывается, причинить боль — это единственное, чего боялась сама Змея.
Алекса щелкает зубами, упрямо поджимает губы. Смотрит на меня по волчьи, а потом, будто собравшись духом произносит:
— Она беременная.
Мне показалось, да?
Будто острым серпом по яйцам полоснуло:
— Надо же. Не успела развестись, а уже хахаля нашла, — стараюсь, чтобы голос звучал максимально равнодушно.
Мне насрать! Мне так сильно насрать, что готов взорвать весь этот гребаный мир к чертям собачьим.
— Никого она не нашла, — глухо отзывается Алекса, — не до поисков было.
— Благотворительность много сил отнимала?
Змеиный глаза угрюмо наблюдают за мной, а градус моего бешенства подскакивает до невообразимых высот:
— Мой, да? — почти рычу. Задаю этот вопрос, хотя и так знаю ответ.
Мой!
Твою мать…
Алекса коротко кивает, и я знаю, что не врет. Уверен в этом на сто процентов, как и в том, что тот, другой ребенок, неведомый Влад, рожденный Аленой, не имеет ко мне никакого отношения.
— Значит все это она провернула, будучи беременной? — я сам не узнаю свой голос, насколько надломлено он звучит.
— Нет. Узнала через пару дней после развода. У нее истерика была…
— Плевать мне на ее истерики, — подрываюсь со своего места и отхожу к окну. Меня сейчас так рванет, что кишки по стенам разлетятся.
Гребаный звездец!
— Ей плохо, Кирсанов! — Алекса тоже поднимается, — Можешь не верить мне, но ей плохо! Не смей делать еще хуже!
В два шага оказываюсь рядом и сжимаю пальцы на тонкой шее. Мне ничего не стоит ее сломать. Свернуть, как надоедливому цыплёнку.
— Ты смеешь ставить мне условия?
Алекса бледнеет. Хватает воздух ртом и цепляется холодными пальцами за мое запястье. Ногти короткие, но острые, впиваются в кожу. Но боли я не чувствую, только ненависть.
Отталкиваю ее от себя, резко разжав пальцы, а Алекса отшатывается, едва не упав на пол. В последний момент ей удается ухватиться за спинку стула.
Кашляет, хрипит, но не боится.
Единственное, что пугает эту бездушную куклу, это возможность того, что я могу навредить ее подруге:
— Не мучай ее. Не надо. Она и так наказана. И так потеряла…
— И что же она потеряла? Кормушку? Цель своей никчемной жизни?
Алекса морщится и сипло произносит:
— Тебя.
— Что ты там бормочешь?
— Тебя, Кирсанов! Она потеряла тебя! — выплевывает, глядя мне в глаза, —
