Три секунды до - Ксения Ладунка

– Что ты делаешь? – услышала я ледяной голос над ухом.

Все внутренности сжались, губы задрожали. Я сжала бутылку так сильно, что мне казалось, она лопнет.

– Что ты делаешь? – отчеканила мать.

Я не смотрела на нее. Щеки запылали, глаза заслезились, и я еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.

– Откуда это у тебя?! – Мама схватилась за бутылку. – Ты пила, да? Ты пила!

– Я этого не делала! – закричала я. – Мама, правда, поверь мне, я это не трогала!

Она притянула меня к себе.

– Помнишь, что я говорила тебе про алкоголь? – прошипела она.

– Да, мама, да, я помню! Я не стала бы пить, клянусь!

Мать развернулась и потащила меня за собой. Животный страх заставлял меня биться в конвульсиях и сопротивляться. Я истерично разревелась и закричала:

– Мама, пожалуйста, поверь мне! Я его не трогала! Это случайность, клянусь!

Но она не слушала. Бутылка упала к моим ногам и разлетелась в стороны, из-за слез я не поняла, как это случилось.

– Ты запомнишь это, Белинда. Поверь, ты запомнишь это навсегда.

Мои истошные крики до сих пор стоят у меня в ушах. Тот момент, когда мама притащила меня в номер, и то, как сильно избила меня, я предпочла забыть. Стереть из памяти получилось все, кроме чувств: с того вечера я помню только бесконечные боль и страх.

* * *

Том сидит напротив меня, в одной руке держит кофе, другой прислоняет телефон к уху. Мы в ресторане отеля. Он говорит в трубку:

– Не, я пас, ага, давай. – И вешает ее.

Я смотрю на его лицо, половину которого не видно из-за солнцезащитных очков. Спрашиваю:

– Почему пас?

– Бен звонил, позвал на улицу Красных фонарей.

– Собирается трахать шлюх?

Я не вижу, но готова поспорить, Том смотрит мне прямо в глаза. Я снова спрашиваю:

– Папа тоже там?

Он молчит. Меня передергивает. Ладно. Я перевожу тему:

– А тебе не нравится трахать шлюх, я помню.

– Мне не нравится покупать секс.

– Ой, какой ты принципиальный, аж противно, – иронизирую.

– А ты-то? – спрашивает он.

– А что я?

– Почему в восемнадцать лет девственница?

От его вопроса у меня кровь отливает от всего тела и устремляется в пятки. Как удар исподтишка. По самому больному.

– И что, что я девственница? Тебе какое дело?

– Абсолютно никакого, – говорит Том и делает глоток кофе. Утыкается в телефон.

А я сижу, словно меня окунули головой в дерьмо. Придурок, знает, куда давить, и делает это. Неожиданно мне становится очень больно. Я тоже достаю телефон, пытаюсь отвлечься, но первой публикацией в ленте «Инстаграма» выпадает репост Тома.

Как же он меня бесит. На экране мобильника видео – кто-то из зала снял вчерашнюю феерию на сцене, а Том с подписями благодарности отправил это к себе на страничку. На видео все дрожит, шумит, музыка такая, словно «Нитл Граспер» играют на кастрюлях. Среди месива из людей я вижу себя – в верхнем краю квадратика хлещу пиво Джеффа. О боже, кто мог подумать, что я была так пьяна? Я же шатаюсь на ровном месте.

Теперь я вижу, как все было: Том вырывается из оцепления фанатов и налетает на меня, а когда (почти сразу) понимает это, то хватает поперек живота и тянет к себе. На этом моменте мы падаем, утягивая за собой еще пару-тройку людей рядом.

Я листаю дальше, потому что первое видео кончается. На следующем мы уже обнимаемся. Меня простреливает, руки начинают дрожать. Почему это так… волнительно? Что это значит? Я смотрю на Тома. Сердце взрывается. Не могу сказать, что мне приятно, но… хочется снова обнимать его так, как на этом чертовом видео.

Не могу сидеть и просто молчать. Я захожу в профиль Тома и открываю личные сообщения. Отправляю:

Девственности не существует. У девушек тоже.

Я знаю.

Просто ты слишком на этом зациклилась.

Ну допустим.

И что мне делать?

Том со стуком кладет телефон на стол и говорит:

– Ну его нахрен. Я слишком старый для того, чтобы переписываться за одним столом.

Я неловко убираю мобильник. О таком мне проще говорить в сообщениях.

– Знаешь эти байки о том, как у парней падает член во время первого секса?

Я слегка киваю.

– Короче это моя история. – Том заглядывает к себе в кружку, делает последний глоток, а потом останавливает официанта. Говорит:

– Американо с медом повторите, пожалуйста.

Я с нетерпением смотрю на него. Он продолжает:

– Все как обычно. Я очень переживал, что сделаю что-то неправильно, и возбуждение пропало. А потом накатила паника из-за обмякшего члена, и он упал окончательно. И больше не встал. Вот так я облажался в свой первый раз. Смешно, да?

Кажется, у меня загорелись щеки и уши. Том совершенно ничего не стесняется. Смотрит на меня как ни в чем не бывало.

– Ну ты и лох, – говорю я, надеясь, что он не заметит моего смущения.

– Я имею в виду, что ты ничего не сможешь с этим сделать. Только пережить и все. Может, подумать над тем, почему девственность так сильно тебя волнует?

Я не знаю, что ответить, и опускаю взгляд. Том вдруг тянется ко мне и касается руки. Он переворачивает ее тыльной стороной и гладит пальцами по синякам выше запястья.

– Это тебя так вчера? – спрашивает.

– Ага. У меня еще один огромный на груди. У тебя на боку тоже, кстати, гигантский синяк.

– Да? – удивленно спрашивает Том и задирает футболку. Смотрит на живот, на грудь. Потом осматривает бока. За соседним столом два мужика в строгих костюмах с открытыми ртами разглядывают нас. М-да, ну и картина.

Сегодня после пробуждения я видела Тома, обнаженного по пояс, стоящего над раковиной и чистящего зубы, там и заметила огромное синее пятно на ребрах. Я сделала вид, что ничего не произошло, потому что не знала, как вести себя после вчерашнего. Но Том все определил – сделал вид, будто ничего не было. И я сделала так же. Это оказалось намного легче, чем я думала.

– Том, слушай… – говорю я и почему-то тоже трогаю его за запястье. Я сразу понимаю, что это странно, но не убираю руку. И он не убирает.

– Папа не хочет, чтобы я жила у тебя.

– Я знаю, – подтверждает он.

– Он думает, что я буду тебе мешать.

Лицо Тома непроницаемо, я бы хотела увидеть его глаза, но темные очки скрывают их.

– Я подумала и поняла, что это правда так. Я это делаю: доставляю