48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ) - Побединская Виктория

Я оборачиваюсь в ту сторону, где Ник, придерживая рукой дверь, кивает на стоящую за ней коробку.

— Как ты меня назвал? — ошарашенно спрашиваю я и подхожу ближе. Все претензии, что я хотела ему высказать час назад, застревают в глотке.

Ник медленно опускается на корточки, достает из кучи хлама флакон со средством для мытья посуды, также медленно поднимается, держась за стену, и ставит его на поднос.

— Это же очевидно. Возможно, я тебя удивлю, но посмотри в зеркало, — он разворачивает меня лицом к треснутому стеклу, в котором в этот момент отражаемся мы оба, — или у тебя со зрением проблемы?

— Нет.

На моем лице появляется глупая улыбка, от которой сводит скулы, а следом за ним и сердце. Он ничего не помнит, но на ощупь, в темноте, все равно идет той же дорогой, прямо ко мне. Ник в ответ тоже растягивается в ухмылке.

— Вот это да, — приподняв бровь, удивляется парень. — И даже ни слова в ответ?

Его улыбка становится шире, и в отражении мелькают острые клыки, слегка выступающие за линию зубов. Всего секунда, но перед глазами проносится, как он прихватывает ими мои губы, прижимаясь во влажном поцелуе. Я крепко зажмуриваюсь и тут же открываю глаза. Откуда такие мысли?

— Иди, — говорит Ник, подталкивая меня к двери, и не глядя больше в мою сторону, возвращается к парням, а я впервые ловлю себя на том, что отступаю, как не отступала в спорах с ним никогда.

Если раньше мы цепляли друг друга, стоило только случайно пересечься, это было столпом порядка, чем-то незыблемым, на чем держались наши взаимоотношения, теперь же в голове засело навязчивое чувство вины, что доверься я ему в тот раз, ничего этого бы не случилось. И тогда пропасть между Ником, который бы не ушел, не был бы ранен и не ненавидел меня, и тем, о котором я читала, была чуть менее ощутима.

Внутри, в самом сердце так ярко щемит, так горько-сладко ноет от этой смеси прошлого и настоящего, что становиться трудно дышать.

Это снова все тот же Ник. Угрюмый, нескладный, словно собранный из сплошных углов, на каждый из которых можно нечаянно напороться, всего лишь неосторожно приблизившись. И одновременно абсолютно новый, незнакомый, которого хочется узнавать и узнавать ещё целую вечность. От каждого шрама на тонких пальцах до оттенка глаз, меняющих цвет в зависимости от шкалы настроения от гадкого до фантастически ужасного.

Теперь же я смотрю на него не как на головоломку из шипов, а как на тщательно собранный из мелких деталей механизм, идеально функционирующий в своей нетипичной для привычного мира сущности.

То, что я называла скрытностью, оказалось попыткой спрятать ото всех то, что дорого, как он прятал воспоминания. Сарказм и вечное недовольство — корпусом, защищающим тонко чувствующее сердце, а бунтарский облик — попыткой сопротивляться правилам, которым он не умел подчиняться в общем-то никогда.

Я не знаю, в какой момент образ невыносимого типа пошел трещинами, а когда раскололся окончательно, но вдруг понимаю, чего не хотела бы теперь точно — так это возвращать Ника из дневника.

Потому что мне нравится и этот.

Глава 8. Я иду искать

Сегодняшнее утро снова началось с крика. В спальню ворвались звуки спора, а следом, как две чёрных всклоченных птицы, их хозяева.

— Я принял решение и менять его не буду, — заявил Ник и, заметив меня, примостившуюся на краешке подоконника, понизил голос до шипения. — Я не хочу провоцировать бойню. Мы улетаем через неделю.

— Коракс разрушил твою жизнь, убил…

— Хватит, — он вскинул руку, словно предупреждая. — Мне до тошноты надоело воевать.

— Вот только твои глаза говорят обратное.

Его лицо заострилось, как лезвие ножа.

— Все, чего я хочу, так это убраться подальше, имея гарантии, что никого из них не тронут. Этот компромат у меня есть. Джесс нашел человека, который сделает вам паспорта. Получишь документы, и наш уговор выполнен. Иди куда захочешь. Мне плевать.

Рейвен хмуро оглядела комнату, выискивая чьей заручиться поддержкой, но кроме меня, тихо сидящей на подоконнике, никого не обнаружила. Бесцеремонно сдвинув мои ноги в сторону, она уселась на противоположный край и уставилась, как ястреб.

— Разве этот ублюдок не должен ответить за свои поступки? — сложив руки на груди, спросила она. Судя по всему, под «этим ублюдком» подразумевался мой отец. Подлый ход. Но что поделать, люди используют чужую боль, когда все прочие попытки исчерпаны. — Ответь мне, о принцесса из заколдованного замка, ради которой полегло не одно поколение принцев.

Ник устало посмотрел на меня, словно извиняясь за бред, что несла Рейвен, но промолчал. И хотя меня обуревало чувство ужасной несправедливости, все, что я сделала — опустила книгу и тихо ответила: — Может, хватит устраивать представления, мы же не в театре.

— О нет, мы именно в нем! — возразила Рейвен, а потом произнесла скорее как утверждение, чем вопрос: — Тебя бесполезно спрашивать, да? — И промаршировала к выходу, так и не дождавшись ответа. Хотя, если честно, вряд ли я бы нашла, что ей сказать. Следом за хозяйкой в дверном проеме исчез длинный хвост черной ткани.

— Первое, что стоит усвоить, когда рядом враг — не показывай своего присутствия. Спрячь Эхо так глубоко, как будто его не существует вовсе, — говорит Рейвен, прохаживаясь вдоль края сцены черной тенью. Она где-то откопала кожаный плащ, и от каждого шага он развевается за спиной, как у героев старых американских комиксов. Судя по тому, как девушка обхватывает себя руками, эпатажа от него больше, чем тепла. — Точно также, как ни звука не должно сорваться с губ, ни одна мысль не должна улизнуть из ваших дурных голов.

Я сосредотачиваю внимание на перекладине над сценой, чтобы очистить разум, хотя от этих тренировок хочется выть в голос. Пока Ник шел на поправку, мы занимались с Рейвен по несколько часов в день, раз за разом повторяя простейшие действия. Но только у меня одной ничего не получалось.

— Ты сдаешься? — каждый раз спрашивала она, подкрепляя свои слова парочкой упрёков вроде «Папочка тобой будет недоволен» или «Может, оно у тебя глухо-немое?» К концу занятия казалось, ни ее, ни моего терпения не хватит больше ни на минуту; я молилась, чтобы эта пытка окончилась, но пересидеть ее из принципа не вышло ни разу.

— Легко ей говорить, — наклонившись, шепчет Шон. — Только я разберусь, как этот механизм устроен, тут же появляется еще какая-нибудь аномальная ерунда, и снова ничего не ясно. — Эй, не спи! — толкает он коленом Артура, который растекся по креслу, наполовину с него сполз, откинув голову на мягкую спинку.

«Легко вам говорить, — думаю я, вжимаясь в сиденье между мужских плеч. Иногда сидеть рядом с крупными парнями на руку. Особенно, когда вокруг холод собачий. — У вас хоть какие-то результаты, не говоря уже про Ника, чье Эхо настолько живое, что его можно чуть ли не руками пощупать, погладить как послушного пса по холке за то, что таскает хозяйке тапочки. У меня же оно либо отсутствует вовсе, но это не так — я убедилась лично, либо находится в анабиозном состоянии и разбудить его можно разве что выстрелом из пушки».

— Расскажи этим недотепам, каким громким было их присутствие в лаборатории в тот раз, — просит девушку Джесс.

Рейвен садится на край сцены, совсем не по-дамски широко разводя ноги в стороны и медленно выдыхает: — Катастрофически. И то еще будет преуменьшением, — говорит она. — Даже если вы умеете драться лучше всех на побережье, это вас не спасет. Коракс заявится сюда в таком количестве, что не отобьетесь, а значит, уйти без потерь можно только грамотно координируя действия и скрываясь. Этим и предлагаю заняться.

— Будем в прятки играть? — не отрывая затылка от обивки кресла, Арт поднимает вверх большой палец. — А говорили, что выросли из этого возраста.

Думаю, ему тоже порядком поднадоели тренировки.

— Можем поиграть в кошки-мышки, если тебе так больше нравится. Двое против трех, — предлагает девушка. — Только помните, Эхо ваш союзник и враг одновременно. Действуйте с умом.