Малая - Алайна Салах
– Извини, малышка, ладно? – Плюхнувшись на кровать, Родион тянется, чтобы меня поцеловать.
От исходящего от него запаха перегара я испытываю новый приступ тошноты и машинально отворачиваюсь.
– Хватит.
– Только пожалуйста не обижайся и не отчитывай меня. – Он страдальчески кривится. – И так хреново. В целом же все весело было?
Задохнувшись от возмущения, я вскакиваю.
– Было весело?! А в чем конкретно заключалось веселье? В том, что ты пригласил за стол чужих нам людей? Или в том, что лапал меня у них на глазах, возбудившись от стриптиза? Или в том, что напился как последний алкаш, наплевав на то, как я буду добираться до дома?!
– Малышка, ну пожалуйста… – Упав на подушку, Родион закрывает лицо руками. – Давай потом… Надо поспать немного. Через два часа еще в офис ехать. Хрен знает, как за руль сесть.
Обида и отчаяние, усиленные воспрявшим чувством вины, затапливают меня. Полупьяный Родион ощущается таким равнодушным и чужим. Он словно в действительности не понимает, что сделал не так. Понятия не имеет, что я изо всех сил сопротивляюсь… И что мне так сильно нужна его поддержка. Если бы он меня обнял, если бы сказал о том, что любит, мне требовалось бороться только с виной, а не с обидой и одиночеством. Для меня он всегда был надежным островком тепла, который продолжительное время удаляется.
От ощущения полной потерянности из глаз текут слезы.
– Родион… – в отчаянии шепчу я.
Ответом становится тишина. Родион попросту уснул.
Обняв себя руками, я бреду на кухню. Чашка Севера с недопитым кофе так и стоит на столе. Взяв ее двумя пальцами, как если бы на ней присутствовали следы радиоации, я выбрасываю ее в урну. Объяснить этот непрактичный поступок не могу. Просто делаю то, что чувствую.
Залпом выпив стакан воды, кутаюсь в домашний халат и клубочком сворачиваюсь на диване в гостиной. Там же под равномерное жужжание кондиционера засыпаю.
Просыпаюсь от настойчивых посягательств на белье.
– Ты что делаешь? – бормочу я спросонья.
– С бодуна такой стояк, – шепчет Родион, выкручивая сосок через ткань домашней майки. – Очень тебя хочу.
Перспектива заняться сексом вызывает такое острое отторжение, что я с силой толкаю его локтем.
– Еще чего… Хватит…
– Ты что? – Голос Родиона звучит обиженно, и вместе с этим его член упрямо продолжает прокладывать себе путь через мои стринги.
Неприятие и протест достигают максимума. Я не могу заниматься с ним сексом прямо сейчас. Не после того, что случилось этой ночью. Не тогда, когда от него так мерзко пахнет.
Уперевшись руками с спинку дивана, я пытаюсь встать, но плотные пути халата и давление сзади мешают это сделать.
– Отпусти меня, твою мать! – взвизгиваю я в исступлении и, с трудом вывернувшись, соскакиваю на пол. – Я тебе не дырка для слива спермы! Замучило похмелье – иди подрочи!
Не в силах выносить растерянность и обиду в глазах Родиона, я убегаю и запираюсь в ванной. Север был прав. Там, где появляется одна ложь, появится и вторая.
30
– Тебя нужно будет отвезти?
– Куда? – намеренно не оборачиваясь к Родиону, я продолжаю разбирать посудомойку.
Мы не разговариваем вторые сутки. Он обижен на меня за грубый отказ в сексе, а я, продолжая тонуть в раздражении и вине, попросту не знаю, как себя вести.
– У тебя вроде бы с отцом сегодня свидание, разве нет?
Тарелка едва не выпадает из моих рук. Как я могла забыть об событии, которое которое несколько месяцев обведено красным в настенном календаре и которое ждала с замиранием сердца?
– Да, отвези, пожалуйста. – Едва не врезавшись в Родиона, я уношусь из кухни в спальню, чтобы собираться. Путь до места, где содержится отец, занимает полтора часа, так что необходимо поторопиться.
Подкрасив ресницы, меняю домашнюю толстовку на новый свитер, в сумку кладу шкатулку с письмами. С момента последней встречи с папой их накопилось около десяти. Думаю, ему будет приятно их прочесть.
– Хорошо выглядишь, – замечает Родион, когда я сажусь в машину.
– Спасибо, – сдержанно отвечаю я, продолжая глядеть мимо.
Держать дистанцию – временная необходимость, пока я не придумаю что-нибудь в свое оправдание… Или не сторгуюсь с совестью. Рассказать Родиону о случившемся между мной и Севером – не вариант. Он слишком одержим их сотрудничеством и слишком любит меня, чтобы пережить предательство.
– Через сколько тебя забрать?
– Часа через два.
После этого незатейливого диалога Родион перестает предпринимать попытки заговорить снова, и путь до пункта назначения проходит в тишине. Называть место пребывания папы тюрьмой я избегаю даже мысленно. Так спокойнее.
Высокий худой охранник с торчащей из подмышки кобурой проводит меня небольшую комнату, по виду напоминающую дешевый номер в гостинице. В ней есть маленький квадратный стол, потертый стул, кресло и даже кровать, накрытая безвкусным покрывалом.
– Сейчас его приведут, – буркает мужчина, перед тем как удалиться.
Сглотнув ком волнения, я подхожу к окну и открываю форточку. Воздух здесь тяжелый и спертый, как и сама обстановка. В таких условиях я вынуждена буду встречаться в папой еще пять лет. Пять лет, это шестьдесят месяцев и тысяча восемьсот двадцать пять дней. Страшная цифра, которую мой мозг до сих пор не в силах объять. И все это происходит только потому, что папу подвел нерадивый бухгалтер.
– Ну привет, моя хорошая.
Я впиваюсь глазами в папу, запечатлевая его образ. Короткий ежик седеющих волос, скупую улыбку и тепло в серых глазах. Сердце громко стучит от радости, приправленной застарелой горечью. Я по нему невыносимо соскучилась.
– Привет, – выдыхаю я, шагая в его объятия.
От папы пахнет сигаретами и несвежей одеждой. Я прижимаюсь к нему сильнее в попытке отыскать запах из детства. Запах любви, дома и безграничной заботы, которой он всегда меня окружал.
– Ты же там не плачешь? – Папа похлопывает меня по плечу в знак того, что пора его отпустить.
– Нет, конечно, – бормочу я, быстро промокая глаза рукавом свитера. – Ты, кстати, выглядишь отлично.
– Соблюдаю режим. – Папа выдвигает стул, кивком показывая, чтобы я садилась. – Ну рассказывай. Как учеба, как вообще дела?
– Сессию закрыла. – Я пытаюсь представить, что мы находимся не в убогой комнате для свиданий, а в каком-нибудь приличном кафе, в которое папа приехал на своем мерседесе в обеденный перерыв. – С одной четверкой. Дела хорошо. Леона Андреевна просила тебе привет передать.
– С Родионом как? – Папа щурится, и я отмечаю, что морщин вокруг его глаз стало больше.
– Все… нормально, – отвечаю я, запнувшись. – Он много работает.
– А что с лицом?
Я уже стала забывать, каким проницательным он бывает. Утаить что-либо от папы никогда не
