Двойная тайна от мужа сестры - Яна Невинная
Ее ведет, она будто пьяна. Злые слезы текут по ее щекам, глаза покраснели от напряжения.
— Нет, Милана, я не знала о вашем браке! — убеждаю ее, отводя взгляд, не могу смотреть в ее глаза, это тяжело и больно. — Я не знала, что у Давида есть невеста, мы случайно встретились…
— Не знала она! — вспыхивает она, взмах руками показывает полное недоверие. Мне ее не переубедить. — Не неси бред, сестричка! Где? Где это произошло? Когда?! Как вы умудрились скрыть от меня ваш роман?!
Зажмуриваюсь, желаю оказаться как можно дальше отсюда. Стискиваю кулаки, но до ушей доносится ее бешеный крик, яростный рев глубоко обиженной женщины. Я не в силах рассказывать сестре подробности того времени. Оказывается, дико, невыносимо, мучительно облекать это в слова. Наш красивый роман с Горским сейчас выглядит омерзительным адюльтером.
— Что, ноги раздвинуть оказалось недостаточно, чтобы женить его на себе? — она скатывается в истерику, голос звонкий, неприятный, в то же время в нем звучит издевка и превосходство над соперницей, которая, в отличие от нее, потерпела поражение. — А ты что молчишь, дорогой? С одной сестрой покувыркался, к другой переметнулся? Урод! Какой же ты урод…
— Ты с самого начала знала, что наш брак договорной, ничего больше, — холодно и бесчувственно парирует Давид, кладя руки в карманы брюк.
И этот его жест до боли напоминает мне ту ситуацию, когда я была на месте Миланы и испытывала боль — только не измены, а предательства… себя и своих детей…
— Что, сестрица, шесть лет молчала, а тут, как наследство замаячило перед носом, хочешь денежки себе прикарманить? — кривит дрожащие губы Милана. Отшатываюсь от ее ужасного предположения, но она окончательно добивает меня следующими словами: — Не выйдет, тварь! Ни копейки тебе не достанется! Костьми лягу, но ничего не получишь, гадина подзаборная! Дрянь!
Она было кидается ко мне, размахиваясь и, видимо, желая залепить мне пощечину, но в последний момент ее перехватывает рука Давида.
— Держи себя в руках, Стоцкая! — рявкает, оттаскивает ее и как куль кидает на кресло, не заботясь, что она может удариться.
— Горская, я Горская, — жалобно пищит, похлопывает себя по щекам, а затем жмурится, быстро и яростно качает головой. — И что вы планируете делать, голубки? — щурит глаза и возвращает тону язвительность. — Станешь отцом ее детям, чтобы акции получить? А как же наш ребенок, милый?
Пауза. Шок. Какой еще ребенок? Неужели Милана беременна?
— О чем ты говоришь? Совсем мозги пропила? — Давид наступает на жену, а я бездумно хлопаю ресницами.
Сцена раскрытия моей страшной тайны оказалась в реальности гораздо хуже, чем я представляла!
— Что за разговор, Горский? Считаешь, я позволю так с собой обращаться после того, как ты со мной поступил? С тобой любая сопьется! — косится на меня и, очевидно, жалеет о сказанном. Вижу, как сестре хочется облить помоями мужа, но вместе с тем не показать, какие отношения у них за закрытыми дверями.
— Поступил так, как того заслужила, — оглядывает ее с ног до головы, взгляд презрительный, с примесью ненависти. Как бы Милана ни пыталась скрыть, но они явно не семейная пара года.
— Заслужила! — сестра вскакивает на ноги и начинает орать: — Заслужила, чтобы меня заставили от ребенка избавиться?! От частички самой себя!
Мне кажется, что сестра переигрывает, стучит себя по груди, слез не вижу, но лицо кривится, будто она рыданиями заходится. Перевожу взгляд с Давида на Милану, ощущая, будто участвую в дешевом спектакле, но не могу сдвинуться с места. Завороженно слушаю сестру.
— Что ты сказала?! Повтори! — Давид явно в шоке. Или только делает вид?
— Ты заставил меня отказаться от моей маленькой девочки! Потому что врачи сказали, что она с отклонениями.
Давид резкими шагами подходит ближе к Милане и хватает ту за горло, почти приподнимая над полом. Я было кидаюсь к ним, но останавливаюсь, пригвожденная его холодным, полным ярости тоном.
— У тебя белая горячка, дорогая женушка? — цедит сквозь зубы, дергая щекой от злости. — Тебе же лучше, если это так, иначе…
— Что иначе? — хрипит ему в лицо сестра, острыми ногтями впиваясь в его кулак. — Убьешь меня так же, как пытался нашего ребенка?
Я ахаю, прикладываю руку к груди и сглатываю слюну. Ее слова западают мне в душу, находят там отклик такой же потерянной и преданной матери, чьи дети лишь чудом выжили.
Давид быстро смотрит на меня, потом снова сжимает челюсти и возвращается к допросу жены.
— Иначе… — зловеще кривит рот, оскаливаясь и демонстрируя клыки. — Я превращу твою жизнь в ад, Милана. И никто тебе не поможет, даже папаша, уж поверь мне.
— Да ты уже превратил! — вскрикивает Милана. — Я заберу свою девочку из детдома, куда ты заставил ее упрятать, и она станет наследницей семьи, а не эти выродки, которых вы заделали на стороне! Ненавижу вас! Твари! — Милана брызжет слюной и похожа на безумную.
Я в ужасе хватаюсь рукой за горло, потому мне нечем дышать, я задыхаюсь, в глазах резь, я хочу немедленно уйти и дергаюсь, чтобы это сделать, но Давид кидается мне наперерез, отпуская железную хватку с горла сестры.
Она кулем валится на пол и продолжает биться в истерике, а я ни шагу не делаю, чтобы ее успокоить, кляну себя за это, ведь в детстве я всегда стояла горой за сестренку, всегда защищала, порой брала вину за себя — и за это получала ремнем от матери! Милану всегда любили больше, чем меня, но я не показывала своих страданий по этому поводу никому, но стоило мне сбежать от издевательств, как меня обвинили во всех смертных грехах! Приписали мне всё самое плохое, и Милана никогда не поверит, что наша встреча с Давидом была случайностью…
***
Ева
Лазурное побережье, шесть лет назад
— А этот ковш? — спрашиваю, не поворачивая головы.
Давид молчит, слышно только его дыхание. Так уютно лежать с ним на палубе яхты, наслаждаться вечерней прохладой моря, любоваться звездами и забывать обо всем кроме мужчины, которого знаешь всего лишь неделю, но уже считаешь таким близким…
— Большая Медведица, — отвечает, а затем привстает, опирается на левый локоть и нависает надо мной, загораживая обзор звездного неба.
— Что? — спрашиваю, а сама смущенно опускаю взгляд.
— У тебя красивые глаза, — внимательно наблюдает за сменой эмоций на моем лице, заправляет выбившуюся прядь моих волос за ухо. — Изменчивые, как море. То зеленые, то голубые.
Прикосновения до того интимны, что мне неловко, опускаю взгляд еще ниже, но, куда
