Миллионер без гроша и серая Мышка - Аля Кьют
Я должен был испытывать облегчение. Ника вчера круто мне помогла. Я смог заработать хорошие деньги за пару часов и отдать ей долг за квартиру. Теперь мне осталось продержаться курьером и таксистом две недели. Даже выходные можно было себе позволить. Тесла останется у меня, Марат будет должен услугу. Я выиграю и утру Казаевский наглый нос.
Только сегодня все это уже не казалось таким важным или хотя бы интересным. Я беспокоился о Нике. Как будто оставил дома ребенка, который не знает, как греть суп и будет голодать до моего возвращения. На фоне волнения за здоровье Мышки я пытался придумать, как купить ей проклятую куртку. Даже зашел в перерыв в магазин, но даже самые скромные модели были мне не по карману. Как и ей.
Да и не хотел я скромную. Ника заслуживает самого лучшего, и я чувствовал острую потребность дать ей все это прямо сейчас, а не через две недели.
Отработав смену на доставке, я решил забить на такси. Аренда машины, бензин и комиссия сервиса оставляли мне бестолковый заработок. Иногда меньше тысячи за смену. Я решил, что полезнее буду дома, рядом со своей неугомонной чахлой соседкой. На всякий случай я зашел в аптеку и закупился стандартным парацетамолом, нафтизином, аскорбинкой и градусник тоже взял. В магазине купил мед, лимоны, апельсиновый сок, фрукты, даже курицу и зелень на бульон. Мама всегда кормила меня куриным супом, когда я болел.
Интуиция не подвела. Дома я нашел Мышку на том же месте, где и оставил. Вредина работала. По столу были раскиданы смятые салфетки. Ника сморкалась в них, похоже. Я собрал мусор молча и унес, чтобы смыть в унитаз.
Состояние Мышки ухудшилось. Она не сопротивлялась, когда я снова потрогал ее лоб. Чуть руку не обжег.
– Тридцать семь и пять, наверное, – пьяно проговорила Ника и передернула плечами от озноба.
– Заливай, – гавкнул я, вытаскивая градусник из аптечного пакетика. – Сама сунешь или мне?
Мышка, похоже, чувствовала себя так же плохо, как и выглядела. Потому что она больше не спорила и не противилась моей заботе. Даже такой агрессивной.
– Сама, – тихо пискнула она, засовывая градусник под пижамную рубашку.
Но этого мне было мало. Я был уверен, что показатели зашкалят и не собирался ждать подтверждения, а продолжал командовать.
– И в постель. Живо. Хватит уже подвигов.
– Я просто посплю и буду как новенькая, – бормотала Ника, стекая со стула.
– Угу, хотелось бы и мне верить в чудеса.
Она забралась в постель, и я накрыл ее одеялом. Не успел дойти до кухни, как пропищал градусник. Не заморачиваясь остатками приличий, я просто вытащил его из Ники и первым оценил масштаб трагедии.
– Тридцать восемь и два, Ник.
– Хреново, – не стала она спорить. – Я посплю. Мне нужно поспать.
Мышка повторяла это как мантру. Я не стал спорить, но сходил за соком и налил ей полный стакан.
– Выпей только.
Неожиданно Ника осушила стакан залпом, даже немного запыхалась. Она отдала его мне, тяжело дыша, вытирая тыльной стороной ладони губы.
– Спасибо. Так вкусно.
Сок был дерьмовеньким на мой взгляд. Компот из сахара, воды и уксусной кислоты. Но на приличный фреш из какого-нибудь фермерского супермаркета у меня не было денег. Соковыжималки у девчонок тоже не оказалось, поэтому надавить из апельсинов не получится. Но Нике зашел и коробочный компот.
Я отнес стакан на кухню и сразу вымыл, как завещала Маша. Когда вернулся в комнату, Ника лежала под одеялом тихо, как мышка. Мышка, как мышка. Я улыбнулся и присел с ней рядом.
– Ты не обязан со мной нянчиться, – сразу сообщила она.
– Знаю, но я чувствую вину и просто обязан помочь. Даже против твоей воли, которая граничит сейчас с безумием.
Ника шумно втянула сопли, попыталась сесть в кровати, но не смогла и тихонько простонала.
– Вину? За что? – спросила она.
– Я вчера сто раз собирался вызвать такси.
– Но я не разрешала.
– Как выяснилось, ты не самая здравомыслящая персона в этом районе, – попенял я ей ласково. – Я купил парацетамол. Может выпьешь и поспишь?
Ника упрямо повторила:
– Не пью таблетки. Я вообще никогда не болею. Завтра встану и буду здоровая. Это все какое-то недоразумение.
– Твоя куртка в плюс пять – это недоразумение, – не смог промолчать я.
– Отвали от моей куртки, Война. И от меня.
– Не мечтай. У меня неконтролируемая потребность отвечать добром на добро.
– Какое зло мы добротой творим, – пробормотала Ника.
Я не сдержался и продолжил:
– С меня и собственной тоски довольно, а ты участьем делаешь мне больно… Бла-бла-бла. Не продолжай, я все равно забил на такси сегодня. Буду с тобой сидеть, уговаривать попить, поспать и принять проклятый парацетамол. Ты была слишком милой, чтобы позволить так нелепо сдохнуть от кретинизма.
– Сам кретин, – еще более вяло откликнулась Ника, но все равно подметила: – Бомж, который знает Шекспира. Теперь я видела все. Можно и помереть.
– Только попробуй!
– Сок еще неси, таблетки пить не буду.
– На том спасибо.
Ворча под нос, я сходил еще за соком, напоил Нику и предложил ей поесть. Она отказалась. Остатки моего скрэмбла так и лежали на сковородке. Я доел их, налил в кастрюлю воды, поставил на плиту и бросил туда курицу. Бульон не повредит, когда Ника пойдет на поправку. Я очень надеялся, что она права, и ее болезнь действительно недоразумение, которое исчезнет завра.
Вернувшись в комнату, я нашел Нику, закутанную в одеяло, но все равно дрожащую. Она вроде бы задремала. Я коснулся лба. Он все еще горел. Мне не нравилось, что озноб не проходит. Я сам болел редко и толком не понимал, что происходит.
Когда я только начал жить в США, все знакомые хором твердили, что здесь нельзя болеть, потому что к врачу тупо не попадешь, а
