Анна Берсенева - Игры сердца
Волнения на ночном озере не было, баржа стояла на воде, как большой дом на равнине. Потолок чуть покачивался у Ивана над головой, но только от водки покачивался. Он даже пожалел на минуту, что вечером выпил: как-то приглушилось от этого приподнятое настроение, которое было у него весь день.
Но гулянка была уже в прошлом, а теперь можно было дрыхнуть без задних ног, что Иван и собирался делать.
Через минуту он с удивлением понял, что сна у него ни в одном глазу. Он перевернулся с правого бока на левый, потом на спину, на живот – сна не было. Как любой человек, подолгу работающий в полном напряжении сил, Иван умел засыпать мгновенно при всяком удобном случае; что такое бессонница, было ему неведомо. Потому он и удивился своему непривычному состоянию. Не идет сон! И что это значит?
Он сел на койке, покрутил головой. Хмель выходил из него довольно быстро, уже и весь почти вышел. Но что-то засело в голове как заноза, какая-то беспокоящая мысль. Значит, надо было сосредоточиться и мысль эту уловить.
Это оказалось нетрудно. Стоило Ивану прокрутить в голове все события сегодняшнего вечера, как он сразу понял, отчего не может уснуть.
Дело было в Марине.
С того дня на Ольхоне, когда Иван впервые прочитал в ее глазах веселый вызов, прошел месяц. В этот месяц они перешли из Ольхонского залива в Баргузинский – туда, где прямо из дна озера била нефть. Иван несколько раз погружался на дно, и явление это, которое до сих пор собственными глазами не наблюдал никто, потому что до прибытия на Байкал «Миров» его изучали только инструментальным способом, произвело на него необыкновенное впечатление. Было в медленно клубящихся темных подводных облаках нефти что-то марсианское, тревожное и завораживающее… Даже то, что потом ночь напролет пришлось отмывать аппараты, которые все были перемазаны нефтью, не испортило впечатления.
В общем, работы в этот месяц хватало, и в том, что его отношения с Мариной не шли дальше обычного, как со всеми, общения, не было ничего удивительного. Да и не только в работе было дело – Иван и просто не хотел развивать такого рода отношения здесь, в экспедиции. Понятно, что никто бы ему слова не сказал, да и мысленно вряд ли кто-то стал бы это как-либо оценивать. Но перемежать, а то и перебивать работу всей этой приятной игрой, переглядками-полуулыбками с предсказуемым и скорым финалом… Этого ему не хотелось. Кажется, Марина это поняла, во всяком случае, она тоже не форсировала отношения, и они общались дружески. А что взгляды то и дело возникали… некие – что ж, это лишь будоражило ожиданием будущего.
И сегодня, когда сидели на палубе баржи за прощальным ужином, Марина смотрела на него тем самым взглядом, который был самой приятной частью этой игры. И улыбка на ее губах тоже играла, и в каждом слове, обращенном к нему, была эта живая игра. Ему даже на минуту захотелось тогда, чтобы экспедиция поскорее закончилась, и они вернулись бы в Москву, и…
«Так ведь закончилась уже экспедиция! – наконец сообразил он. – Работа уже закончена, и Марина, конечно, ждала, что я… Конечно, она поняла, что я не хотел в экспедиции все это… Любая умная женщина, которая в мужском коллективе подолгу работает, это поймет, а она вот именно что умная и, конечно, поняла… Но сейчас-то работа закончена! Ну, дура-ак!»
Иван быстро встал с койки, оделся.
«Долго, интересно, Андрюха еще гулять собирается?» – подумал он.
Но подумал он это, уже выходя из каюты. Обстоятельства, при которых все произойдет, детально обдумывать не следовало. Будет как будет – разберемся.
На палубе было пусто и тихо. Баржа стояла в ночной тьме как в воде – так же, как стояла она на глади Байкала.
Но тьма все-таки была не абсолютная – на востоке уже брезжила над водой светлая полоска, еще и не полоска даже, а предвестье ее, предчувствие. И там же, на востоке, стояла у борта Марина. На фоне неба виден был только силуэт, но Иван сразу узнал ее по тяжелому узлу волос, по стройной фигуре. И поворот головы, одновременно решительный и покорный, – его было ни с чьим не спутать.
– Марина… – позвал он.
Она обернулась. Глаза его привыкли уже к темноте, и он видел выражение ее лица ясно. Не то чтобы как днем, а… Без преград, вот как.
– Я думала, ты спать пошел, – сказала она.
Она произнесла это простым, даже будничным тоном.
«Ну а как она должна была сказать? – подумал Иван. – И что сказать? Я ждала тебя всем сердцем?»
Конечно, Марина не могла бы произнести такую глупость. Да, собственно, не имело значения, что она сказала словами – ее глаза говорили больше любых слов. И этот поворот головы, эта склоненная корона… Он подошел к ней почти вплотную. Теперь ее глаза были видны ему совсем, их не надо было домысливать, они поблескивали прямо перед ним.
В глазах стояло ожидание. Маринины губы приоткрылись – совсем чуть-чуть, разомкнулись только. Иван наклонился и поцеловал ее. Сейчас он уже не чувствовал неловкости от того, что его намерения будут для нее слишком очевидны и поспешны, как тогда, на Ольхоне. Они уже поговорили друг с другом немало – по-дружески они разговаривали, по-человечески, – и никакой поспешности в их простом порыве друг к другу теперь не было. Должно было это между ними произойти, и вот происходило наконец, без спешки и без опоздания, точно вовремя.
Ее губы были так свежи, что Ивану показалось, он не целуется, а пьет чистую байкальскую воду. Он с трудом оторвался от ее губ. И не напился ими, конечно.
– Я и пошел спать. – Иван улыбался, глядя на Марину. Очень она была хороша! После поцелуя особенно. – Лег уже, а потом только сообразил, что заснуть не могу.
– Почему?
– А ты не догадываешься?
– Догадываюсь. – Она тоже улыбнулась. – И мне же, видишь, не спится.
– Пойдем?
Он взял ее за руку. Вопрос звучал в его голосе только потому, что он не хотел командовать ею, а не потому, что он ожидал ответа. Ответ был ему понятен.
Она кивнула. Полоска зари у нее за спиной стала шире, алее, словно и небо переполнялось страстью, желанием.
Когда дошли до каюты, Иван придержал Марину уже у самой двери и снова поцеловал. Она засмеялась тихо, волнующе и сказала:
– Не бойся, не передумала. Не убегу.
Мартинова по-прежнему не было. Ивану везло. Впрочем, он знал, что так и будет: сегодня была его ночь. Его и Марины.
Они довольно долго целовались уже в каюте. Видно, ей целоваться с ним нравилось так же, как ему с ней – оба даже до койки никак не могли дойти, хотя и тянуло туда очень. Но потом дошли, конечно.
Когда Иван снял с нее маечку, такую же белую, как та, из-за которой у него впервые глаза открылись на Маринину красоту – может, она поняла это тогда, потому и надела сегодня такую же маечку или даже ту самую, – когда он снял ее, то у него губы пересохли от желания. Так прекрасна была эта женщина, так совершенна ее фигура, абрис ее груди, шеи, рук…
