Катарина Хагена - Вкус яблочных зёрен (ЛП)
Только библия ещё раскачивалась на мелководье на краю озера.
Мой дедушка всегда использовал этот пример, как повод, чтобы насмехаться над
глупостью и пьянством священников. Что они не могли отличить свиней от людей, бросали
везде вещи, а после ещё и терялись. Он находил это типичным и был полностью на стороне
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
деревенских рыбаков. Хиннерку не особенно нравилось, когда люди наказывались ради
своего успеха.
Вероятно, господин Лексов вовсе не был отцом Инги. Может, он хотел получить от
Берты только лучшее, что она имела. Что-то, что ещё никому не принадлежало. Во всяком
случае, Берта всегда любила только одного Хиннерка. Я должна спросить Ингу. "Но что тётя
могла мне рассказать, кроме чужой истории?"
Я торопливо положила мой красно-сиреневый букет цветов на могилу Розмари.
Господина Лексова я не могла больше видеть. Сегодня с меня достаточно старых историй.
Быстро шагая, я пошла обратно к калитке. Краем глаза я увидела, что слева между могилами
что-то двигается. Я присмотрелась и заметила мужчину в белой рубашке. Он сидел,
прислонившись спиной к надгробному камню в тени кроваво-красной сливы недалеко от
нашего семейного обелиска. Я остановилась. Рядом с мужчиной стояла бутылка. У него в
руке был стакан, и он повернул лицо к солнцу. Я смогла немного рассмотреть, что мужчина
носил солнцезащитные очки, но не производил эффект бездомного, а только как скорбящий
родственник. "Странное место Боотсхавен. Кто захочет здесь жить?"
"И кто был погребён?"
Я бросила последний взгляд на высокий чёрный камень. Под ним, кроме моих
прародителей и моей двоюродной бабушки Анны, также лежали Хиннерк, а сейчас Берта
Люншен и моя кузина Розмари. Мои тёти уже купили себе тут места. "Что ждёт мою мать?
Действительно ли придёт её дух, тоскующий по дому, в этот бесплодный торфяник для
отдыха? И я? Принадлежит ли владелице фамильного дома также фамильное место
погребения?"
Я ускорила шаги и потянула маленькую калитку. Там стоял велосипед Хиннерка. Я
вскочила на него и поехала обратно к дому. Когда я приехала, то ненадолго вошла. Достала
себе один большой стакан воды и села на крыльцо, где сидела накануне с моими родителями
и тётями.
Раньше Розмари, Мира и я часто здесь сидели, когда были маленькими, из-за тайн под
этими каменными плитами, а позднее из-за заходящего солнца. Крыльцо было чудесным
местом. Оно принадлежало дому так же, как и саду. Было заросшим вечнозелеными розами.
Когда входная дверь была открыта, то запах камня прихожей перемешивался с ароматом
цветов. Лестница находилась не вверху, не внизу, не внутри и не снаружи. Она была для
того, чтобы подготавливать спокойный, но обязательный переход между двумя мирами.
Вероятно, из-за этого мы как подростки так много сидели на корточках на лестнице или
прислонялись к дверному косяку. Мы сидели на низких каменных оградах, торчали на
автобусных остановках, выбегали на железнодорожные шпалы и смотрели на мосты.
Ожидали проездом, задержавшись в промежутке времени.
Иногда Берта сидела с нами на лестнице. Она была напряжённой. Казалось, бабушка
ждала, но я не знала кого или что. Чаще всего она ждала кого-то, кто уже был мёртв —
своего отца. Позже Хиннерка и один, два раза свою сестру Анну.
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
Время от времени Розмари выносила бутылку вина и стаканы на улицу. Она добралась
до винных запасов Хиннерка в подвале. Хотя он был сыном трактирщика, но немного знал о
вине. В трактире пили одно пиво. Дедушка покупал вино, если это казалось ему особенно
выгодным. Хиннерк любил больше сухое и белое, чем красное сладкое вино. Но подвал был
полон бутылок, и Розмари всегда находила тёмную.
Я не пила. Алкоголь делал меня глупой. Обрыв кинопленки, выключение света на
сцене, бессознательное состояние, такие ужасные вещи могли случиться при выпивке, и об
этом знал каждый. И я ненавидела, когда Розмари и Мира пили вино. Если они шумели и
смеялись слишком много, это было, будто между нами поднимался огромный
телевизионный экран. Сквозь стакан я смотрела на мою двоюродную сестру и её подругу как
в документальном фильме о гигантских пауках при выключенном звуке. Без трезвых
высказываний говорящие представлялись отталкивающими существами, чужими и
безобразными.
Мира и Розмари ничего не замечали. Их глаза пауков становились стекловидными и
даже немного стеклянными. Со своей стороны, они развлекались над моим неподвижным
взглядом. Я всегда оставалась немного дольше, чем могла это выносить, но затем чопорно
поднималась и выходила. Я никогда не была более одинокой, чем тогда с двумя девочками-
пауками.
Если при этом была Берта, то тоже пила, и Розмари ей наливала. Так как Берта
забывала, выпила она один или три стакана вина, то всегда снова подавала свой стакан. Или
сама наливала себе ещё. Её фразы становились более запутанными. Она смеялась, а её щёки
краснели. Мира сдерживала себя, когда Берта была с нами. Вероятно, из уважения или
благодаря своей матери. Так как о госпоже Омштедт, матери Миры, было известно, что она
охотно напивалась. Однажды Берта кивнула нам и сказала, что всегда говорила: "Яблоко от
яблони недалеко падает". Мира побледнела. Она взяла свой стакан, из которого как раз
хотела выпить, и вылила всё в розы.
Розмари побуждала Берту к выпивке. Возможно потому, что, таким образом, она
оправдывала своё пьянство. Но это тоже правда, когда она говорила:
— Пей, бабушка, тогда ты не плачешь так много.
Берта пила с нами вино только одно лето. Вскоре после этого она стала беспокойной,
перестала где-либо сидеть и в конце следующего лета Розмари умерла.
Солнце низко опустилось, и мой стакан был пустой. Сейчас, пока я была здесь, так же
могла посетить родителей Миры и разузнать об их дочери. От её брата я узнала немного. На
этот раз я поехала не влево через деревню, а в направлении города. Звонок заливался
