Энн Брашерс - Последнее лето - твое и мое
Что, если он не сможет заниматься в жизни другими вещами, кроме секса с Алисой? Только об этом он и думал и хотел заниматься только этим. Может быть, после того как все уладится, он сумеет работать над статьей в этой позиции. Чем могла бы заняться она? Возможно, читать, писать или рецензировать статьи. Надо ему проверить на ней эту идею. А что, если они будут первой парой, достигшей карьерных успехов в процессе занятий сексом? Они вряд ли смогут преподавать или присутствовать на совещаниях, но, вероятно, смогут общаться по конференц-связи. О карьере юриста не может быть и речи, но это и к лучшему.
Он поцеловал ее в волосы, ухо и глаза. Он был счастлив.
И после того, как оба они достигли оргазма, они свалились как подкошенные и долго лежали.
Когда пора было уходить, он смотрел, как она, сидя на его письменном столе, застегивает лифчик и приглаживает волосы. У нее это так хорошо получалось.
Она рассказывала ему о четырехлетием Габриэле, который пытался спустить в унитаз электрический поезд своего старшего брата. Он слушал, действительно слушал, но при этом восхищался ею. Любовь заставляет вас восхищаться всякими смешными мелочами, вроде того, как аккуратно она возвращает библиотечные книги или умеет очень тонко резать огурцы. Никто лучше ее не умел вытаскивать занозы из подошв.
«Как мог ты дать волю своим чувствам? Как мог позволить, чтобы перед тобой простиралась жизнь, в которой нет иных планов, кроме занятий любовью? Это представляется невозможным. И уж во всяком случае, недопустимым».
Может быть, они попали в некое экзистенциальное пространство, где человек постоянно счастлив?
Он понимал, что это невозможно, но что он понимал помимо этого?
Невероятно. Невозможно. У него просто крышу сносило.
Он привык считать, что в мире много страдания, но почему-то не в том мире, где он сейчас находился. Этого он предусмотреть не мог. Он, как подопытная крыса, приученная к страданию, был сбит с толку и смутно желал найти путь назад.
Алиса встала и нежно дотронулась до его ноги. На самом деле он не хотел искать путь назад.
— Что это? — спросила она.
— Какое-то письмо от деда и бабки через адвокатов.
Даже это не могло выбить его из колеи. Он подумал, что пакет в ее руках выглядит симпатично.
— Ты не открывал его.
— Да. Это документ, который я должен подписать, о передаче некоторой суммы денег от матери мне. — Он пожал плечами. — Я хочу есть. Хватит у нас времени, чтобы пожарить яичницу?
— Если только по-быстрому. А ты собираешься подписать этот документ?
— Нет. Я никогда этого не делаю.
— У нас хватит времени сделать яичницу, но только самую обычную.
У него был разочарованный вид. В прошлый раз, когда они жарили яичницу, они также занимались любовью в кладовой и сожгли тост.
— Ну, пожалуйста. Такую, как я люблю.
Она взглянула на часы, висящие в коридоре.
— Ну, хорошо.
Он смотрел, как она разбивает яйца (настоящий гений) и снова вздохнул. Он ничего не мог с этим поделать. Он поймал себя на мысли о том, что, если история Алисы и Пола сейчас окончится, это будет счастьем.
— Я слышала, Лия приезжала, — сказала Джуди.
— Да, верно.
Его жизнь с тех пор настолько сильно изменилась, что он почти совсем позабыл об этом.
— Как она?
На лице Джуди отражалось любопытство, тон голоса доверительно понизился, однако Пол старался не поддаться на эти уловки. Он видел ее промахи почти так же ясно, словно был ее ребенком, но прощал их как ближайший сосед.
Пол бросил взгляд на Итана.
— Она все та же.
Алиса сидела за столом напротив, положив одну ногу на стул. Он пытался запретить себе не залезать мысленно к ней под юбку, но запрет только все усугублял. Он становился не лучше, а только хуже.
— Я ее не видела, — сказала Райли. — Даже не знала, что она здесь.
«Это потому, что я тебя избегал», — подумал Пол, но вслух ничего не сказал.
— Макарон достаточно? — спросил Итан, вставая из-за стола и начиная убирать посуду.
— Да, спасибо, — ответил Пол.
Он доел макароны, но испытывал голод по Алисе. И хотя Алиса настояла на том, чтобы он пришел на ужин, она избегала смотреть на него.
— Если не придешь, это покажется странным, — сказала она, вертясь по комнате перед ужином и не позволяя ему раздеть себя.
— А ты не думаешь, что, если я приду, это тоже покажется странным? — спросил он тогда.
— Бывало такое, чтобы ты не приходил, когда у нас готовили еду? — спросила она в свою очередь, и в этом был свой резон.
Его обоняние настолько тонко реагировало на их стряпню, что он умудрялся отличать еду, приготовленную в микроволновке, даже если ветер дул в другом направлении.
— Предполагается, что я вообще не должен до тебя дотрагиваться? — спросил он в том же разговоре.
— Если только ты не хочешь, чтобы они узнали.
— Может быть, хочу, — сказал он.
Она взглянула на него, как на умалишенного. По сути дела, таковым он и был. Он больше не знал, может ли думать о других вещах. Принципы, по которым он жил раньше, теперь опровергались и теряли смысл. Он представлял себе, что они где-то далеко, как картотека «Ролодекс» под его письменным столом, и, чтобы узнать, что он вообще думает, надо просмотреть картотеку.
— Каково ей здесь показалось? — упорствовала Джуди.
Пол подумал о лежащем на его столе письме, доставленном экспресс-почтой. Он привык быть честным с соседями.
— Не лучше, чем в прошлый раз.
Он слышал, как Итан, гремя посудой в мойке, подпевает звучащей по радио песне Брюса Спрингстина.
— Она собирается оставить дом?
С этим Джуди никак не могла согласиться. Можно еще было как-то примириться с умершим мужем, неустроенной семейной жизнью, бесконечными перемещениями по земному шару. Но иметь на острове дом, гораздо более ценный, чем ее собственный, при этом не жить в нем, не сдавать и не продавать? В этом месте попытки Джуди понять ход мыслей Лии заходили в тупик.
— Ну, выходит, что нет.
На миг лицо Алисы выдало их.
— Что?
Райли придержала готовый опрокинуться стул Алисы.
— Она продает дом?
— Ну… — Он чувствовал, как в него впились глаза Алисы. — Она дарит его мне.
— Дарит тебе? — переспросила Джуди.
— Не понимаю, зачем. Но она подписала бумаги. Я думал, это невозможно без моей подписи, но, очевидно, возможно. В этом деле у меня не было выбора.
У Алисы был вид барного скандалиста, который собирается выволочь Пола на улицу, к стоянке машин, и хорошенько отдубасить. Он подумал, что надо было ей сказать, но почти весь день она работала.
— Твои дед с бабкой должны быть счастливы, — сказала Джуди.
Иногда она проявляла бестактность, особенно если дело касалось одного из ее тайных планов.
— Ты этого хочешь? — спросила Алиса.
— Я бы оставила дом себе, — высказалась Райли.
— А я бы скорее согласился на твой, — не задумываясь, сказал Пол.
— Твой стоит раз в десять больше нашего, — практично заметила Алиса.
— Нет, не стоит, — возразил Пол.
Он часто задумывался на тему о том, что можно купить за деньги, а что нельзя. Он хорошо понимал, чего купить нельзя.
— Что ты намерен делать? — спросила Джуди.
— Не знаю, — ответил он. — Я только сегодня узнал.
Но на самом деле он знал, что продаст дом. Одним из его соображений — и не таким уж пустым — было то, что он не принадлежит к тому сорту людей, которые владеют домом на побережье стоимостью в несколько миллионов долларов, как бы ему ни нравилось пребывание в нем.
— Так ты все-таки распечатал конверт, — сказала Алиса, когда она провожала его домой.
— После того, как ты ушла. Не знаю почему.
— Потрясный у тебя все-таки дом.
Она подняла глаза, рассматривая три его этажа.
— Спасибо.
— Мне надо вернуться и домыть посуду, — сказала она.
Он сжал ее в объятиях и потащил в тень, подальше от аллеи. Потом поцеловал.
— На нас нападут клещи, — слабо протестовала она.
— Потом я сделаю тебе осмотр.
— О-о-о!
— Приходи ко мне ночью, пожалуйста.
— Не знаю. У мамы сверхъестественный слух.
— Все равно приходи.
В жизни он привык отказывать людям, если их просьбы были чересчур настойчивыми. К счастью, Алиса была не такой.
— Ладно.
Как и обещала, Алиса перед полуночью появилась в его спальне.
— Джуди у тебя на хвосте? — поднимая глаза от компьютера, спросил он.
— Нет, похоже, я ушла незаметно.
— Хорошая девочка.
Алиса села на кровать.
— Во всяком случае, полагаю, она была бы счастлива, узнав, что я с кем-то встречаюсь.
— Думаешь?
— Она терпеть не может, когда мы проявляем независимость, но также не любит, когда не проявляем.
— Она считает вас несамостоятельными?
