И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина
– Неужели? – странным тоном произнёс Ланг, а затем скрестил на груди руки, отчего прямо перед носом Рене оказался странный лабиринт татуировки.
Задрав голову, чтобы смело посмотреть в золотистые глаза, она никак не могла истолковать пойманный взгляд. Чего там было больше – насмешки, интереса или же напряжения. Впрочем, вся поза доктора Ланга выражала едва сдерживаемое нетерпение, словно он уже был готов запрыгнуть на свой байк и умчаться прочь. Право слово, не человек, а рождённое в плоти и крови олицетворение стремительности. И всё же Рене должна была договорить, а он выслушать.
– Для меня попасть сюда, к вам, такая же неожиданность. Не так я представляла свою карьеру, однако случилось то, что случилось. Да, моя специализация и практика не были столь обширны, скорее, наоборот… но я почту за честь учиться у вас. И прекрасно понимаю, что вы имеете полное право думать обо мне так… – Она на секунду замялась, прежде чем договорила: —Так, как сказали.
Рене перевела дыхание, не заметив, что руки принялись машинально теребить пояс плаща, а Ланг всё стоял и смотрел на неё сверху вниз. Молчание затягивалось, и надо было бы сказать что-то ещё, но слова больше не шли. Наконец, Энтони Ланг хрустнул длинными пальцами, посмотрел куда-то поверх её головы и небрежно бросил:
– Имею право, говорите? – Он презрительно скривился. – Нет, мисс Роше, не имею. Однако, раз вам настолько нравится унижаться, то я, пожалуй, продолжу так думать и дальше.
– Сэр… – попробовала было заговорить Рене. Чёрт, он всё понял неправильно! Совершенно неверно!
– Мисс Роше, – раздражённо оборвал её Ланг. – Засуньте свое благородство в рот, прожуйте и протолкните в глотку, постаравшись не подавиться. И бегите отсюда прочь прямо сейчас, пока ещё не пожалели, что вообще переступили порог этой больницы.
– Но…
– Ваша смена начинается завтра в половину шестого, и я настоятельно рекомендую туда не явиться. – Он снова взялся за дверную ручку, но Рене, которая, видимо, набралась хамства у него же, прижала ладонь к створке, не дав открыть.
– Сэр, пожалуйста, выслушайте меня. Вы неправильно поняли… Умаление прав на извинения одной из сторон для неё унизительно. Помните? Это ваши слова. Я всего лишь хотела…
Она резко оборвала себя, потому что Ланг стремительно наклонился, отчего его бледное лицо оказалось слишком близко, и процедил:
– До свидания, мисс Роше.
А в следующий миг он рванул створку, вынудив пошатнувшуюся Рене инстинктивно схватиться за край откоса, в один шаг очутился на лестнице и резко захлопнул за собой дверь. Причём сделал это с такой силой, что грохот разнёсся по всему коридору, зазвенев в стёклах перегородок и кабинетов.
Рене шарахнулась в сторону всего лишь на мгновение позже удара закрытой двери. Но этого, конечно, никто не заметил, как не обратил внимание на её безумный взгляд и выступившую на лбу испарину проходивший мимо персонал. А она сама не понимала, как сумела не заорать. Почему вообще устояла на ногах, а не рухнула на пол у чёртовой двери с воем и воплями. Больно было так, что перед глазами на несколько секунд всё пошло цветной рябью, и к горлу подкатила тошнота. Открыть глаза было страшно, но Рене всё равно медленно подняла левую руку и боязливо уставилась на ободранные пальцы, прежде чем инстинктивно прижала к груди пострадавшую кисть. На прижатых дверной створкой фалангах уже собиралась кровь, но Рене беспокоило вовсе не это. Осторожно, боясь сделать слишком резкое движение, она согнула и разогнула горевшие огнём пальцы, а затем перевела безумный от боли взгляд на равнодушную светло-серую дверь. Боже…
Руки хирурга – предмет его гордости. Незаменимый инструмент. Смысл жизни. Можно разбить окуляры, остаться с одной ногой или вовсе без них. Но нельзя оперировать без идеально послушных рук. И теперь Рене могла только надеяться, что к половине шестого утра её едва не перебитые пальцы будут способны удержать хотя бы пинцет. Господи, ну до чего же неудачная вышла случайность!
Глава 4
Остаток дня Рене провела, бегая по этажам и «наслаждаясь» прелестями учебной бюрократии. Она знакомилась с новыми коллегами, составляла в голове примерную карту местности и с тревогой ждала вечера, когда придётся вернуться домой и напрямую столкнуться с последствиями. Прижатые дверью пальцы болели. Да что там! Они пульсировали и ныли в такт сердцебиению всякий раз, стоило подняться несколько пролётов по лестнице или влететь в закрывавшийся лифт. А любая попытка ими пошевелить вызывала горькое желание разреветься.
Вернувшись в кабинет Лиллиан Энгтан после неудавшегося разговора, Рене до конца интервью старательно прятала руку в складках плаща. Она знала, что пачкает его кровью, но отчаянно не хотела вопросов или (не приведи господи!) очередного конфликта. На сегодня хватило для всех унижений, и снова подставлять доктора Ланга под гнев главного врача было бы слишком жестоко. Однако по тому, как неловко Рене подхватила протянутую толстую папку, стало понятно, что притворщица из неё вышла аховая. Но Энгтан промолчала, только нахмурилась сильнее и отпустила с миром покорять дороги бумажной волокиты.
Во время этих вынужденных скитаний между отделениями Рене выяснила, что общая хирургия располагалась на восемнадцатом этаже, под самой крышей огромного длинного корпуса, а операционные, согласно стандартному плану больниц, на полуподземных уровнях. Это поначалу заставило недоумённо моргнуть, потом медленно прикинуть, сколько минут займёт путь наверх или вниз, а затем Рене длинно выдохнула. Похоже, бегать придётся много. А уж о ночных дежурствах и говорить нечего.
Там же в отделении, на самом верхнем этаже, Рене несколько раз сталкивалась с доктором Дюссо, который шёл будто бы по пятам: в коридоры, в кабинеты, ординаторскую… до лифтов, к чёрной лестнице и даже в небольшую лабораторию, куда её попросили занести по пути чьи-то отчёты. Впрочем, это своеобразное преследование натолкнуло Рене на странные мысли. Чем дольше она смотрела на доктора Дюссо, тем больше лучший друг доктора Ланга выглядел, как… сам доктор Ланг.
Она с удивлением поняла это, когда наткнулась взглядом на такую же чёрную рубашку, тёмные брюки и даже небрежно закатанные рукава. Всё в нём – от походки до манеры жестикулировать в точности повторяло привычки главы хирургии, но только не производило и доли того впечатления, какое оставлял после себя доктор Ланг. Уж это она почувствовала собственной кожей, потому что каждый раз, стоило им пересечься, Дюссо провожал её тем самым перебродившим взглядом. Это вызывало желание поскорее сбежать, а шрам взрывался такой острой болью, что, кажется, покраснел.
Разумеется, Дюссо видел покалеченные пальцы. Наверное,
