Excommunicado (СИ) - Темида Ди

— Я улетаю на три дня в Марбелью.

Морщины на лбу Альваро становятся чётче и глубже, словно сказанное ему совершенно не нравится. А я опять чувствую себя по-идиотски, потому что с географией у меня не очень.

— Это в…?

— Испании, — снисходительно перебивает он, дёргая уголком губ, на что я просто киваю, всё пытаясь как-то прощупать истинную причину крайне плохого настроения.

Всё-таки он испанец. С непревзойдённым чувством стиля, лёгким британским акцентом, отточенными манерами и тягой к диким убийствам чёртов испанец…

— И почему же поездка на родину не радует, раз ты так мрачен? — бездумно вырывается у меня, и я прикусываю язык. По крайней мере, это было бестактно, но с другой стороны у меня самой нет сил и ресурса сейчас разгадывать хмурую пантомиму, поэтому пришлось спросить вот так, прямолинейно. Навряд ли Рамирес пришёл бы, не пожелай он заразить меня своим дурным настроением.

— Радует, но стоит попросить тебя быть осторожной, пока меня не будет, — совершенно серьёзно, без тени иронии, ставшей привычной, говорит он, наконец-то посмотрев мне в глаза, до этого разглядывая всё что угодно, но не останавливаясь на мне.

Моментально окутывает страх, словно я стрелой влетела в ледяную реку с высоты.

Что он имеет в виду?..

И, кажется, я шепчу это вслух.

— У меня есть определённые подозреваемые в смерти Эдварда, Джейн, и с одним из них сейчас не самые лучшие, кхм… деловые отношения, — уклончиво и явно неохотно отвечает Рамирес, ощупывающим взглядом проходясь по моему лицу, шее и вздрогнувшим плечам. — Поэтому пока я буду отсутствовать, будь, пожалуйста, начеку. Не думаю, что он что-то предпримет, да и маловероятно, что знает о тебе, но всё же… Лучше предупредить.

— Хочешь сказать, на меня кто-то может напасть в твоё отсутствие? — усталость резко слетает с тела, как сорванное в порыве одеяло, и тянущее напряжение молниеносно сковывает ладони и стопы. В моём тоне сквозит паника, но я не могу иначе — этого ещё только не хватало, чтобы я попала под чью-то горячую руку из-за Рамиреса. — И что они сделают? Расстреляют машину, пока я еду сюда? Или выкрадут и скормят рыбам?

Организм выдаёт поистине дурацкую реакцию на возможно предстоящий стресс: я нервно ухмыляюсь под конец своей бравады, над чем мой новоиспечённый начальник лишь откровенно забавляется.

— Читаешь перед сном «Крёстного отца»?

Чувствую, как сразу же меняется атмосфера разговора: сейчас начнётся то самое перетягивание каната, пока кто-то не признает поражения. Увы, в девяносто девяти процентах случаев — это я.

— А ты, я смотрю, не отрицаешь свою причастность к мафии?

Ну что, отбивай подачу, Рамирес…

Теперь настаёт его очередь рассмеяться, и опять этот чёртов звук выглядит несопоставимо с его образом чарующе. Я хмурюсь, сцепляю руки в замок и всё пытаюсь напустить на лицо суровое выражение, лишь бы не поддаться заразительности смеха.

— Ты хоть какое-то представление имеешь о том, что такое мафия? — сквозь улыбку проговаривает Рамирес, но в его глазах вновь плавают ледники.

— Если буду общаться с тобой и дальше, то представление будет более чем подробным.

Чувство такое, будто я раскрыла перед ним все козыри этими словами, но с другой стороны мне хочется, чтобы он знал, что я не строю никаких иллюзий на его счёт: ни после всех угроз, ни после того опасного сдавливания моей шеи на складе… И никакой смех или нарочито спокойная беседа не должны сбивать меня с толку.

Пусть уже признается.

— Да не отношусь ни я, ни тот, о ком говорю, к мафии, Джейн, — теперь и в интонации Альваро проскальзывает раздражение. — Мы не в Чикаго сороковых годов, в конце-то концов. Что за манера у людей навешивать эти неуместные ярлыки, приукрашенные псевдоромантизмом?

— Не знаю, ты мне скажи. Тебе этот мир ближе, — чеканю я, не контролируя уровень наглости, и складываю руки на груди.

Рамирес буквально обжигает своим взглядом, полным бешенства, но весь его вид — обманчиво умиротворённый.

— Да будет тебе известно, что классическая мафия — преступная структура с чёткой иерархией исключительно итальянского толка, — губы изгибаются в саркастической усмешке, от которой меня почему-то бросает в дрожь. — Я могу понять, что ты не знаешь, где находится Марбелья, но чтобы путать итальянцев с испанцами… Ты всерьёз всё это время думала, что я — во главе какой-то грёбанной мафии?

Я впиваюсь пальцами в собственные плечи и наверняка выгляжу со стороны, как обиженная и насупленная девчонка, потому что и в этом турнире проигрываю абсолютно бездарно. И понимаю, что мне нечего сказать.

Но кое-что отрицать действительно очень сложно: в моих венах теперь постоянно кипит азарт, стоит нам начать разговаривать, и я неосознанно учусь у Рамиреса чему-то новому.

Это пугает до чёртиков и в то же время притягивает невыносимо мощным магнитом.

— Ладно, разочарую твою тянущуюся к авантюрам натуру: я сам по себе, — снисходительно, но без уничижительных ноток произносит дальше Рамирес, видя, что я всё ещё молчу, надувшись. — Один. Без какой-то чёртовой системы и свода правил. Уж точно не являюсь мафиози и не прогибаюсь под чей-то клан. Всё, что у меня есть, выстроено лишь мною.

И тут я спешу его опрокинуть — попробовать всё-таки стоит, ведь не просто так являюсь адвокатом. Я борюсь до конца, терпеливо снося все удары.

— Какая разница? Это не отменяет того факта, что ты — преступник, и, судя по всему, деятельность «Сомбры» во многих аспектах такая же незаконная. Хотя бы взять этот иск, — я наклоняюсь вперёд, не убирая рук, и растягиваю губы в короткой улыбке, тут же стирая её. — Плевать, как это называется правильно: мафия, не мафия. Я знаю, что ты способен перейти если не все грани, то очень многие…

Взмах тёмных ресниц, и Альваро смотрит прямо в глаза. Пристально, не мигая — две чёртовых бездны, чью силу мне трудно выдерживать. Затем он медленно встаёт, лёгким движением поправляя слепяще-белую рубашку, в которой выглядит сегодня не менее элегантно, хоть и чуть более неформально по сравнению с привычными образами. Я зачем-то поджимаю пальцы на ногах в туфлях, откидываясь обратно на спинку кресла, и всё же отвожу свой взгляд, чувствуя, как на меня продолжают смотреть — рубить взором на кусочки — свысока.

— Разумеется, моя милая Джейн. Впрочем, как и ты, — одну ладонь Альваро выставляет над моим столом, едва касаясь пальцами поверхности, и слишком крадучись проходит вокруг, останавливаясь за моей спиной. — Мне даже нравилось напоминать тебе об убийстве твоей семьи, но, право, это уже становится скучным и избитым, а я это не люблю.

Я отнимаю руки и кладу ладони на стол, чтобы в случае чего хоть как-то попробовать защититься. Боюсь повернуть голову, всем позвоночником ощущая его присутствие сзади, и мне снова страшно — до сжимающейся глотки, до поднявшихся волосков на теле, до пробивающего грудную клетку ошалевшего сердца.

— Если мы закончили экскурс в виды преступных организаций, то повторю ещё раз — пока я буду в Испании, смотри в оба. И не забудь про вторник, — он не двигается, неторопливо проговаривая каждое слово.

И я решаюсь на короткий вопрос севшим от напряжения голосом, надеясь, что Рамирес сделает шаг назад и уйдёт.

— Что во вторник?

Но нет.

Я трусливо вздрагиваю и прикрываю веки, когда его ладони ложатся на стол по обе стороны от моих, не касаясь. Альваро наклоняется, и его дыхание опаляет ухо, не скрытое распущенными сегодня волосами. В желудке будто стягивается канатами сложный узел, который больше не распутать, и я точно знаю, что между нами — не больше четверти дюйма. Как и то, что в его властном шёпоте, кроме предупреждения, есть что-то ещё:

— Выставка, Джейн. Попробую привить тебе вкус к прекрасному.

21 апреля 2015 года, Нью-Йорк

На протяжении не менее стремительно пролетающих выходных, кроме чувства постоянной тревоги, в принципе появившейся и не отпускающей после знакомства с Рамиресом на складе, я вдобавок буквально начинаю дёргаться от каждого шороха в квартире. Как такового нападения я не жду, но его слова постоянно гудят где-то в затылке, а кожа ушной раковины фантомно овевается тёплым дыханием. Я не знаю, почему Рамирес на самом деле нарушил моё личное пространство — только лишь потому, что хотел напугать сильнее и оказать давление этим жестом?.. Навряд ли. А любая иная шальная мысль, которую я сразу отбрасывала в корзину под названием «сумасшествие», всё равно успевала послать странные мурашки по телу и вновь сжать солнечное сплетение.