Здесь я устанавливаю правила (СИ) - Бальс Лора
А ведь отец Лары всегда был против их союза. Ругался, даже пробовал надавить на дочь, но отступил под ответным напором. Не было на свете человека, который мог бы подчинить Лару своей воле.
Саму себя она тоже одолела. За два года стала почти прежней. Только более резкой, полюбила бросать вызов. Она при любом подвернувшемся случае подталкивала его ко всё новым авантюрам, заставляла развиваться, обходить конкурентов. Каждая маленькая победа давала ей чувство защищённости. Словно таким образом она убеждала себя в их непобедимости, в способности одолеть любых противников.
Они ведь успели поверить, что всё страшное позади. Радовались жизни и были счастливы. Да, Лара снова этому научилась. А потом обрушился новый удар… Самый жестокий и подлый, потому что подвёл собственный организм. С любым человеком можно бороться и победить, с тем, что поедает изнутри — оказалось, нет. Феликс был уверен, что и это несчастье — из-за него, отголосок прошлого.
После похорон он не посмел подойти к её родителям, не посмел разделить боль. Он не сомневался, что те тоже считают его убийцей.
Феликс поднялся, уже пошатываясь, потянулся за новой бутылкой. Напиваться сейчас было последним делом. В любой момент мог позвонить Молотов с новостями, или, что гораздо хуже, могло снова что-то произойти. Но здравая мысль уплыла, промелькнув лишь на краю сознания.
Изредка он срывался, позволял себе такие вечера. Закрывался в кабинете и пил, глядя на портрет Лары. Пил до тех пор, пока не начинало казаться, что она рядом.
Сегодня алкоголь не помогал. Сознание не притуплялось, в воспоминаниях по-прежнему мелькали только самые мучительные, тяжёлые моменты, и всё это приправлялось свежим страхом за Ингу. Он думал о Ларе, а перед глазами стояло другое лицо. Инга слабее, уязвимей, хоть и старается казаться воительницей. Вон как поникла, услышав об отце. Нельзя, чтобы с ней случилось что-то непоправимое…
И вдруг с убивающей ясностью обрушилось осознание того, что Лара действительно давно мертва. Раньше он понимал это только разумом, а сейчас вдруг почувствовал и душой.
Лары больше нет.
А он жив…
Отвратительно.
Не только виновник смерти, но и почти предатель. Хорошо, что Инга никогда его не простит. Даже если он докажет, что не убивал её отца, не простит похищения, первых дней в плену, сегодняшнего разговора… Он сохранит верность Ларе. И не разрушит жизнь ещё одной светлой и чистой девушки. Защитит её от возможной угрозы, а когда всё закончится, отпустит домой.
И будет жить, общаясь уже с двумя образами-воспоминаниями…
Делать ничего не хотелось. Ночью Инге так и не удалось уснуть. Она вязла в неприятной, изматывающей полудрёме, наполненной хаотично мелькающими образами и обрывками мыслей.
Картинки детства и юности, разговоры с родителями, свои попытки угодить и лишь новые указания в ответ. Равнодушие матери всегда было очевидным, но она убеждала себя, что у отца просто тяжёлый и требовательный характер, однако он-то любит её, как умеет. Когда не любят, вообще не обращают внимания, а не осыпают руководствами и пожеланиями. Отец просто хочет, чтобы она стала достойным человеком, потому и ведёт себя строго.
«Ты для него не человек, а проект…»
Инга старалась отыскать в воспоминаниях хоть что-то, за что можно будет уцепиться и опровергнуть жестокие слова Ветрова. Ничего не получалось. Зато она вспомнила, что когда-то один человек уже намекал ей на что-то подобное. Только в гораздо более доброй форме.
Она училась в десятом классе и перед новым годом получила четвёрку по физике за четверть. Для Инги, всегда прежде круглой отличницы, это было катастрофой. Она знала, что отец будет очень разочарован и зол. Он не будет с ней разговаривать несколько дней, если не неделю. Праздник, разумеется, тоже пройдёт в молчании, без семейного ужина и ёлки.
Но ведь она не виновата! Она честно старалась, как только могла. Что же делать, если проклятый предмет даётся ей так тяжело?! Но ведь она кое-как справлялась раньше, и дальше справится, в следующей четверти всё исправит, и за год тоже получится пятёрка. Просто сейчас тема попалась совсем для неё неподъёмная, но скоро начнётся другая…
Инга понимала, что отца такими рассуждениями не проймёшь, и после уроков тихо плакала на заднем дворе школы. Ей показалось, что все уже разошлись и есть время прийти в себя, не привлекая ничьего внимания.
Её заметил учитель литературы — добрый пожилой человек, который ко всем ученикам относился, как к собственным детям. Его беспокойство было настолько искренним, что Инга не выдержала, сорвалась и первый раз в жизни выложила всё, что её гнетёт. Тот выслушал с сочувствием, но потом не стал открыто жалеть, а неожиданно спросил:
— Ты знаешь оригинальную, не адаптированную сказку о Гензеле и Гретель?
Инга, удивлённая внезапной сменой темы, вытерла слёзы.
— Это ту, где родители вовсе не бросали детей в лесу, а планировали их съесть, и те сбежали сами? А потом зажаренную колдунью принесли к семейному столу в качестве жаркого? Знаю.
— А знаешь, что в ней самое жуткое?
— Да по-моему, она вся жуткая, — передёрнулась Инга.
— И всё-таки самое страшное то, что дети возвращаются. Из них хотели приготовить мясную похлёбку, а они возвращаются, едва только могут предоставить вместо себя замену на стол. И готовы дальше изображать дружную счастливую семью, до следующего голодного года. Они не могут без родителей, какая бы угроза от тех ни исходила. Но ведь если тебя готовы съесть, то рано или поздно… Некоторым людям лучше рассчитывать только на себя и ни на кого больше не оглядываться, не ждать опоры. Это тяжело, но иногда — единственный выход.
Тогда Инга не совсем поняла, что хотел сказать учитель. С благодарностью приняла сочувствие, но в смысл слов не вдумывалась, мимолётное ощущение чего-то неприятно-важного предпочла отогнать и забыть.
А вот сейчас вспомнила и осознала. Получается, учитель увидел в её семье то же, что и Ветров. А уж первый точно не мог желать ей зла и говорить что-то, только чтобы принести боль. Значит, и Ветров не приукрашивал и не передёргивал ситуацию.
Что он там ещё говорил? Что-то об опасности. О том, что непричастен к убийству отца, и Инге теперь тоже грозит опасность не только от него. А почему? Это она уже плохо помнила. Конец разговора как-то смазался, она к тому времени уже слышала через фразу и не во всё вникала — слишком много болезненных открытий обрушилось сразу.
Кажется, он ещё говорил, что больше не станет её удерживать. Проверить, что ли? Шевелиться не хотелось. Однако почему-то мысль о том, чтобы узнать, сказал Ветров правду во всём или тут всё же соврал, не отпускала.
Переодевшись в тёплое, но даже не став расчёсываться, Инга вышла из дома. Следом никто не показался.
Как раз было время доставки. Охранник принимал продукты, рассчитывался с курьером. Инга не спеша подошла поближе. Если бы её хотели перехватить — успели бы.
Охранник вежливо пожелал ей доброго утра и вернулся к своему занятию. Это было настолько невероятно, что Инга сбилась с шага. Всё-таки она не верила, что Ветров сдержит слово.
Чтобы окончательно убедиться, подошла к открытым сейчас воротам, выглянула наружу. Дом стоял не в глухом месте, вокруг по обе стороны улицы возвышались похожие заборы, за которыми наверняка скрывались похожие особняки. Посёлок для богатых.
Если она сейчас бросится бежать, достигнет ближайших ворот и успеет позвонить раньше, чем её поймают. Охранники не могут этого не понимать — значит, ловить действительно не собирались.
Инга в растерянности постояла, озираясь по сторонам. Машина доставки выехала со двора, и охранник невозмутимо обратился к ней:
— Вы будете заходить? Нужно закрыть ворота.
Попробовать уйти? Добрести пешком до шоссе, там проголосовать и вернуться в город?.. О какой опасности говорил Ветров?
Чуть замявшись, Инга медленно шагнула во двор.
— Инга Арсеньевна, завтрак готов, сейчас буду накрывать, — окликнула её горничная, когда Инга пересекала холл.
