Здесь я устанавливаю правила (СИ) - Бальс Лора
— Твой отец ограбил меня, чтобы одарить свою любовницу, — подытожил Ветров, не услышав от неё возражений. — И не остановился на этом, начал вредить! Ты знаешь, что такое диверсия, Инга? Твой папаша принёс мне немало потерь… Как думаешь, сам так захотел или заметал следы воровства?
— Вы из-за этого решили его убить? — глухо проговорила, в глубине души понимая, что сейчас ответ уже вовсе не важен, но всё же пытаясь сохранить в жизни что-то привычное, незыблемое.
— Девочка, можешь быть уверена, что я хотел бы видеть твоего папашу живым и говорливым ничуть не меньше, чем ты. Я пока не знаю, к сожалению, кто помог ему сбежать в иной мир, но меня этот уход нисколько не радует. Мне нужна информация, Инга, а её от покойников не получают. Его убил тот же, кто убедил работать против меня, и мы как раз подходим к следующему вопросу — чем всё это грозит маленькой проныре Инге?
Она непонимающе нахмурилась. В словах Ветрова всё больше сквозила бредовость, но при этом там прослеживалось достаточно логики и последовательности, чтобы оказалось невозможно просто отринуть услышанное.
— Чем же? — осведомилась, уже не особенно понимая, что говорит. Мысли отчаянно метались и не могли сосредоточиться на чём-то одном. — Захотели отыграться на мне вместо папы?
— Не будь дурой! — неожиданно взъярился Ветров. — Ты вообще слышишь, о чём я тебе говорю?! Твой отец — вор и предатель! Ты — глупая маленькая девчонка, которая влезла в серьёзные разборки, которые тебе не по зубам! Ты сама вмешалась в происходящее, и теперь всем моим противникам известно, что ты торчишь в моём доме и я делал тебе справку для университета! Никто не знает, для чего это нужно, но выводы у всех будут одни — ты мне важна, Инга! Не имеет значения, в каком смысле. Ты в любом случае становишься мишенью. И стоит тебе сбежать отсюда, как ты снова попадёшься, но уже в другие руки. Ты думаешь, кто-то станет с тобой церемониться, как здесь?! Чёрта с два! За свой длинный язык ты будешь получать всем, что под руку попадётся — ремнями, сапогами, плетьми! Тебя будут сторожить, а это скучное занятие! Охрана быстро захочет развлечься — как думаешь, каким образом?! Будешь царапаться — отобьют молотком пальцы, кусаться — выбьют челюсть! Ты этого хочешь?! Если выживешь и не сойдёшь с ума, всю жизнь станешь шарахаться от любого незнакомого человека! Будешь бояться замкнутого и слишком открытого пространства, толпы и малолюдности, темноты и яркого света! От звука чьего-то смеха тебя будет охватывать паника, тебе понадобятся годы, чтобы спокойно воспринимать прикосновения хотя бы того, кого ты будешь любить!.. Хочешь для себя такого? Давай, снова беги! Рано или поздно у тебя получится. Только, Инга, это будет вовсе не спасением…
Он говорил всё быстрее, задыхаясь и проглатывая окончания, будто произнесённые слова и ему приносили боль. Но ведь это, конечно, было невозможно. Тогда что? Сам представил нарисованную картинку и садистски злорадствовал? Тоже вряд ли. Если бы хотел, уже мог проделать с ней всё, что угодно… Но в чём тогда дело?
Ветров порывисто встал, и она инстинктивно подобралась, готовясь к бегству. Однако он всего лишь подошёл к бару, налил себе чего-то из уже начатой бутылки и залпом выпил.
— Тебе безопаснее всего быть здесь, — глухо завершил он. — Когда всё закончится, я предоставлю тебе убийцу отца и доказательства виновности. Я больше не буду тебя сторожить и наказывать. Не веришь — твой выбор. Имей в виду, в случае чего спасать тоже не буду.
Глава 16
На душе было мерзко. Он давно уже сидел один, а перед глазами до сих пор стояло опустошённое, потухшее лицо Инги. Феликс видел, как менялось её настроение на протяжении его пламенной речи. От настороженности к воинственности и недоверию, потом — к мучительному пониманию и оглушённости.
Добился своего. Достучался. Вышиб почву из-под ног. Девочка выглядела так, будто второй раз узнала о смерти родственника. Будто он здесь и сейчас уничтожил её папашу и поиздевался над трупом у неё на глазах.
И видел ведь, что для неё уже чересчур, что такой шок может оказаться непоправимо серьёзным, а всё равно не остановился, пока не прошёлся по всем её иллюзиям. Грубо прошёлся, жестоко. Отобрал всё, за что она держалась в жизни, разгромил песчаный замок.
Повёл себя, как оскорблённый подросток, которого отшила одноклассница. А чего ожидал-то? Что гордая, смелая девочка с готовностью бросится врагу на шею, чтобы задобрить?
Конечно, в целом обрисовать Зеленцовой ситуацию было не лишним. Может, хоть теперь, зная о другой опасности, немного присмиреет. Если только она поверила ему, если услышала. Феликсу показалось, что на окончание его тирады она уже слабо отреагировала. Застряла в мыслях о семье и собственной жизни, а самое важное не восприняла.
Вот его дрожь пробрала от своих же слов. Говорил и не мог остановиться, подхлёстываемый волнами страха, разбуженного жуткими воспоминаниями. Невозможно было допустить, чтобы ещё одна женщина пережила по его вине нечто подобное. Только не нежная, хрупкая Инга!
При одной только мысли о том, что кто-то может на неё посягнуть, в душе поднимался тоскливый ужас и готовность растерзать любого, кто на это способен. Осознание, что в такой реакции скрывается что-то куда большее, чем естественное сочувствие и желание избежать невинных жертв, ошпарило будто кипятком.
Получается, в глубине души он уже ставит её почти что в один ряд с Ларой. Считает важной для себя, близкой и нужной. А все размышления о простом любопытстве к новому типажу и сугубо физическом влечении — чушь и самообман…
Нехорошие мысли. Предательские.
Он больше не имеет права любить, не имеет права забывать Лару. Она, умирая, запретила ему скорбеть. Хотела, чтобы он жил полной жизнью и был счастлив. Но он чувствовал, что не должен.
Ведь это из-за него Лара умерла. Похищение и пережитые издевательства сильно её подкосили. Тогда она смогла восстановиться, но, наверное, истратила на это все моральные и физические резервы, и бороться с болезнью уже не смогла. Да и кто знает, заболела бы она вообще, если бы не те истощившие её события? Лара всегда была сильной. И так любила жизнь, что было невозможно представить, как та может от неё отвернуться! Лара должна была выкарабкаться. И выкарабкалась бы, если б только у неё оставался хоть какой-то запас сил.
А ведь ей даже не нужны были деньги, из-за которых он влез в грязный, опасный бизнес. Она не гналась за богатством и всегда любила простые удовольствия. Походы, пикники на природе, рыбалку и катание на лыжах… Но она приняла его стремление разбогатеть и оставалась рядом, даже когда это стало опасно. Она любила искренне и беззаветно, и из-за этого пострадала.
Потом он хотел отойти от дел, скрыться вместе с Ларой в какой-нибудь глуши, где ей никогда и ничего не будет угрожать, но тогда уже она сама не позволила. В ней проснулось упрямое, до одержимости настойчивое желание притвориться, будто ничего не было. Будто ничего не изменилось…
Получалось с трудом. Долгое время она вообще не могла находиться в одной комнате с кем бы то ни было и не ощущать паники. Любые врачебные осмотры могла переносить только под сильнейшим успокоительным, которые обычно назначают буйным сумасшедшим. Дома вздрагивала от любого неожиданного звука и не сразу перестала искать укрытия, заметив кого-нибудь из охраны.
Она отчаянно с собой боролась и злилась, что всё получается не так быстро, как ей хотелось. Иногда пыталась натужно шутить, настойчиво отгоняя атмосферу свершившейся беды.
— Вот что значит предающее тело! — фыркала, в очередной раз обнаружив себя забившейся в угол. — И никаких вам романтических вывертов.
Когда она набиралась храбрости, то просила:
— Сядь, не шевелись. Совсем не шевелись! — и только тогда подходила ближе. Прикасалась, брала за руку. Привыкала.
Её отец, когда увидел, что стало с дочерью, хотел его убить. Всерьёз хотел, без преувеличения. Тогда поблизости оказался Глеб, помешал. И напрасно… Хотя нет. Тогда он был нужен Ларе. Убивать надо было раньше, с самого начала. Когда он решил, что имеет право быть с ней. С чистой, светлой, жизнерадостной девушкой. Если бы его не было в её жизни, Лара бы, вполне возможно, сейчас жила.
