Селянин - Altupi
Всегда гордившаяся своей отличной физической формой мать пошла красными пятнами, заёрзала на стуле и отложила вилку на почти пустую тарелку. Зубцы звякнули о фарфор. Отец разливал вино и не вмешивался.
— Лучше расскажи о себе, — перевела тему мать. Наверно, она морально подготовилась и положила своё терпение под саркофаг, чтобы оно не лопнуло. Голос звучал холодно и ровно. — Где ты учишься? Кто твои родители?
— Учусь, где и Кирюха, — поедая деликатесы и запивая вином, ответила Машка и устремила на него весёлый взгляд. — А родители… Мать в бухгалтерии на приборном заводе, отец дорожник, асфальт кладёт, но больше бухает. Две сестры младших… Бабка в деревне есть, пироги любит печь. А мне с Кирюхой лучше, у него квартира большая и никто в душу не лезет. Хочешь — спи, хочешь — сри. Простите, что за столом, но это так.
Тост так никто и не произнёс. Родители почти не ели, наматывали болтовню потенциальной невестки на ус. Отец мрачно цедил вино. Мать комкала салфетку. Им приходилось тяжело, попались в ловушку собственной бессердечности, цели добились, а она оказалась не такой идеальной, как представляли. Формулировать свои желания надо точнее, козлы.
Кирилл ел и пил, подливал себе и Машке. Аппетита, особенно в этой компании, не было, однако, сиди он тоже кислым, спектакль враз раскусят. К тому же, кролик, картошка пюре, мясные салаты, красная рыба были вкусными, себе он такого не готовил, питался лапшой быстрого приготовления, макаронами по-флотски, пельменями, плавающими в соусе из кетчупа и майонеза, иногда варил кулеш по рецепту Егора.
Машка тоже уминала за обе щёки, два раза раскатисто рыгнула. Вино хлестала как компот. Бутылка опустела, едва начавшись.
— А водочки или коньячка нет? — икнув, спросила она у старших Калякиных.
— Есть, — ответил за них Кирилл. Он слегка опьянел. — Бар под завязку забит. Пойди, в гостиной посмотри, выбери, что понравится.
— Не, не хочу идти, — скапризничала Машка и посмотрела на депутата: — Вы принесите. Коньяк. И пепельницу ещё, и сигареты мои из куртки. Я здесь покурю, ничего? — Платье задралось, из-под подола на всеобщее обозрение торчали белые трусики.
— У нас не курят, — не выдержала мать. Отец встал, но дальше не двигался, ждал чем закончится разговор. Его терпение, верно, тоже было надёжно замуровано в бетон. Спокойствие давалось высокой ценой: за весь ужин он не проронил ни слова, но эмоции были написаны красными пятнами на лице и шее, того и гляди случится инсульт. Вот так вот сына родного и единственного с любимым человеком разлучать!
— Да что вы, как гарпии? — отмахнулся Кирилл. — Пусть курит! На балконе холодища!
— Девушкам вообще курить не рекомендуется.
— Да ладно! — подняла на смех Машка. — Вы прям как наша кураторша! Та тоже ходит, квохчет! А я хочу и курю — моё дело! Высоконравственные нашлись!
Кириллу показалось… нет, не показалось — мать действительно находилась в полушаге от того, чтобы выгнать соплячку под дождь и запретить ему отныне и впредь приводить шалапендр в её дом, но искра ярости зажглась и погасла. Видимо, в расчётливом мозгу прошло сравнение с альтернативой — деревенским геем, и победила хоть и возмутительная, но девка. Ради натуральности сына, великая комбинаторша Елена Петровна согласилась стойко сносить и нахальство, и чавканье, и кокетливые взгляды на мужа, и хрен знает, что ещё. Наверно, она думает, что, когда он снова войдёт во вкус сисек и вагин, данная конкретная пигалица не задержится, сменившись чередой новых и новых баб. Пусть заблуждается. Любовь — это не место, в которое тыкаешь член.
— Не слушай их, Маш. Пойдём в мою комнату, там покуришь. — Кирилл встал, потянул её за руку.
— А коньяк? — испугалась Азарова.
— С собой возьмём, проблем-то?
— Классно! — Машка вскочила и, быстро сориентировавшись, подхватила со стола тарелку с колбасной нарезкой и их бокалы. Они не подходили для коньяка, но её, похоже, это не волновало. Кирилл выскользнул первым, Машка, качнувшись, задела бедром стоявшего истуканом отца. Мать не шелохнулась, провожая их из кухни задумчиво-непримиримым взглядом.
Кирилл втолкнул Машку в спальню, включил свет.
— Здесь пульт, здесь музыка — разберёшься, — бросил он и вышел за коньяком. На кухне было тихо, значит, предки пока не приступили к обсуждению, прислушивались или обменивались мнениями телепатически. Потом проанализируют, сделают выводы — относительно того верить в представление или нет, а не того, что отношения с парнем лучше влияли на их ребенка, чем связь с девушкой. После Машки скромного и воспитанного Егора на руках бы носить должны, но такому не бывать.
Кирилл подошёл к стенке, открыл дверцу бара. Две полки были заставлены бутылками с вином, водкой, виски, текилой и прочим алкоголем. Не весь он был дорогой, частично подаренный в качестве благодарности или взятки. Запас тут никогда не переводился. Иногда Кирилл бессовестно крал отсюда пару бутылок и распивал с приятелями.
Он взял ближайший к нему коньяк в фигурной бутылке. Армянский. Сойдёт для Машки, а у него перед глазами и так плыло, и реакции стали слегка заторможенными. От вина — дожил. Но то было с непривычки: после того, как попался в ловушку Пашки, пил только безалкогольное пиво, на людях выдавая его за крепкое.
— Скоро ты там? — крикнула на всю квартиру Машка.
— Иду!
Кирилл закрыл бар и вернулся в спальню. По дороге слышал, как на кухне из крана полилась вода — мать принялась мыть посуду.
Телевизор был включен. Машка раскинулась на кровати в трусах и лифчике. Покрывало и одеяло под ней скомкались, как будто по ним прыгали оголтелые дети.
— Нальёшь? — Машка шевельнула кистью руки и нехотя подняла голову, подставила под неё руку. Глаза осоловело блестели.
— Эй, ты что, совсем пьяная? — Кирилл прикрыл дверь, но не повернул фиксатор замка. Зажёг ночник над кроватью и выключил верхний свет. Комната погрузилась в приятный полумрак, разбавленный мерцанием попсовых видеоклипов. В стёкла успокаивающе барабанил дождь.
— На потрахаться меня хватит. — Машка приподняла ногу, потянула носочек, как балерина, опустила и гибко перевернулась на живот. Движения были дразнящими, попа округлой, с ровной кожей, любой мужик, будь он даже святоша из отшельничьего скита, прыгнул бы на неё и отжарил во всех позах. У Кирилла тоже шевельнулся, но не встал. Он налил коньяка в высокий бокал и передал Машке. Плеснул себе для видимости и сел на кровать.
— Барсик, я не против, но… здесь? — спросил Калякин нарочито недоумённо. Громкость голоса не понижал: если их подслушивают, они должны разбирать хотя бы через слово. Машка засмеялась и произнесла свою реплику капризно и нараспев:
— А тебе не по хую? Я хочу. Когда я пьяная, я секса, пиздец, хочу.
— Я
