Дмитрий Герасимов - Последняя репродукция
Он кидал ей в почтовый ящик длиннющие письма с тысячекратными «люблю» и такими же многочисленными грамматическими ошибками. Он напрашивался к Федору в гости, но тот без конца ссылался на занятость. Вот тогда-то Юрик понял, что ненавидит Лосева.
Даже сейчас, разглядывая его перебинтованную голову, он не испытывал к нему ни сочувствия, ни дружеского расположения, как несколько месяцев назад.
Федор в раздражении положил телефонную трубку:
– Я просто не знаю, что делать! Отца опять нет дома. Я звоню каждую неделю по несколько раз – безрезультатно. Надо ехать к нему…
Юрик сочувственно кивнул. Междугородние разговоры с рабочего телефона не поощрялись, и он ждал, когда они состоятся у Лосева, чтобы немедленно доложить руководству.
– Представляешь, – продолжал Федор, вспомнив о чем-то, – следователь сказал, что якобы кто-то разговаривал с моим отцом, и тот сообщил, что я в Склянске!
Юрик посмотрел на него испуганно и осторожно заметил:
– Но ты ведь собирался в свое время в Склянск. С Еленой. Только не поехал почему-то.
Лосев уставился на него в замешательстве:
– С чего ты взял? Я никогда не собирался в Склянск. Лена слышать ничего не хочет о городе, где у нее случилась такая трагедия. У нее погибли мать и шестилетняя дочка.
Юрик пожал плечами:
– Ну, значит, я что-то перепутал. А тогда откуда, по-твоему, я знаю об этом задрипанном городишке?
– А что ты о нем знаешь?
– Что ты собирался там открыть собственную фотостудию.
Федор секунду помолчал.
– Знаешь, Юрик, мне кажется, я болен. Я в каком-то нелепом, невообразимом и мистическом водовороте. В самом его центре. Не понимаю, что происходит. Отказываюсь понимать.
Нивин опять сочувственно покачал головой. С самого утра он слушает невероятную историю происшедшего с Лосевым, и что-то непонятно-сладкое начинает шевелиться в его душе. Юрик вдруг явственно почувствовал, что приближается к Елене. Смерть Лосева – это, конечно, чересчур. Крайность, так сказать… Но начинает казаться, что весь уже кем-то запущенный механизм необъяснимых событий призван отобрать Елену у Федора. ОНА БУДЕТ СВОБОДНОЙ! Эта мысль, сверкнув в мозжечке Нивина, уже не оставляла его в покое. Он был настроен дослушать историю до конца, но главное – он был настроен ДОЖДАТЬСЯ конца всей этой истории.
– Так, значит, говоришь, не нашли руку отрезанную?
Федор расстроенно кивнул.
– Пошли работать, – сказал он и, подхватив на плечо стремянку, вышел из помещения.
– Я сейчас! – крикнул ему вдогонку Юрик, немного помедлил, прислушиваясь к шагам удаляющегося Федора, и быстро схватил трубку телефона. В комнате на минуту повисла тишина, отраженная высоченными потолками могучего театрального сооружения. – Аллё? Здравствуйте, господин следователь. Я вам опять звоню по поводу Лосева…
Прямо из театра Федор отправился встречать Елену с работы. Она вышла из офиса и, увидев его, обрадованно помахала рукой. Сейчас, как никогда, они были нужны друг другу, и оба чувствовали это. Выйдя из пыльного автобуса, они долго брели по длиннющим улицам. Федор взял ее ладонь и говорил обо всем, только не о том, о чем они оба думали вот уже три дня. Лосев видел, что Елена все еще напугана, и пытался отвлечь ее. Она благодарно улыбалась и молчала, но у самого дома неожиданно остановилась и выдернула руку.
– Федя! Я так не могу больше! Я не могу работать! Сегодня я подготовила шефа к тому, что напишу заявление.
Лосев тоже остановился и замолчал. Отвернувшись, он разглядывал серую ладошку водостока и не знал, как успокоить любимую, побороть ее смятение и страх. Он понимал, что события последних дней вымотали ее и отобрали силы.
– Больше всего меня страшит неизвестность. – Елена повернула голову Федора к себе обеими руками и заглянула в глаза. – Я прошу тебя: уедем отсюда навсегда. Поставим здесь жирную точку, даже не пытаясь разобраться в случившемся.
Лосев озабоченно вздохнул:
– Я сегодня опять пытался дозвониться до отца. И опять не застал его дома. Понятия не имею, что это может значить. Но я уже принял решение – мы уедем, любимая. В Николаевск. Очень скоро, обещаю тебе. Мне осталось доделать кое-какие дела в Лобнинске, после чего мы незамедлительно уедем. Только не волнуйся, прошу тебя.
Елена прижалась к его груди и вздохнула. И Федор услышал в этом вздохе главное ее переживание. Трагедии последних лет заставляют ее бежать из города в город, из одной жизни – в другую. Но с ним, с любимым, ей, кажется, все по силам…
* * *Это был обычный вечер, похожий на сотни предыдущих вечеров, которые они проводили дома. Но в нем растворилась тревога и невыносимое ожидание чего-то, что должно непременно случиться и только злорадно медлит со своим появлением. Федор ощущал каждой своей клеточкой это тяжелое, напряженное ожидание. Он пытался стряхнуть его, заглушить звуком старенького телевизора, смыть с лица водой из-под крана. Они неохотно поужинали и даже не стали мыть посуду, сгрудив ее в раковину под полумертвый, капающий кран.
Елена забралась под одеяло и, хотя в комнате было душно, закуталась в него, словно в ознобе. Она уже дремала, и сиреневые блики включенного телевизора трогали ее красивое лицо, скользили по волосам, прыгали по усталым векам и щекам. Федор еще долго возился с бессмысленными домашними делами, готовясь ко сну. Он никак не мог сосредоточиться на одном занятии и в который раз перекладывал вещи с места на место, вытирал клеенку, включал и выключал воду на кухне, не в силах притронуться к грязной посуде. Он зажег свет в ванной и долго разглядывал свое мрачное лицо в мутном зеркале над раковиной.
Бессвязный диалог главных героев вечернего сериала, доносившийся из комнаты, вдруг оборвался на полуслове – телевизор с глухим треском остановил теплившуюся в полуночной квартире жизнь, оставив нелепым мерцающим пятном слепой экран. Елена открыла глаза. Федор вздрогнул перед зеркалом. Тяжелое ожидание близилось к развязке.
В повисшей тишине раздался испуганный голос Елены:
– Федор!
– Что? – отозвался он из ванной, не в силах отвернуться от зеркала. Он смотрел в свои глаза с черными дырами расширенных зрачков и не мог пошевельнуться.
– Мне страшно…
– Я уже иду, родная… Сейчас.
Он медленно протянул руку и неспешно выдвинул ящичек верхней полки. В ту же секунду ледяная волна долгожданной развязки заставила Федора пошатнуться, а в зеркале отразилось его искаженное ужасом лицо: в самом центре ящика, словно взывая о помощи, лежала потемневшая отрезанная кисть человеческой руки…
