Тяжелая корона - Софи Ларк
— Она любила фильмы, любые фильмы. Она была одержима Юлом Бриннером. Знаешь, он тоже был русским. Родился во Владивостоке. Она говорила, что они практически соседи, — она делает паузу, видя, что я не понимаю. — Владивосток — портовый город недалеко от Японии. Это противоположный уголок России от Москвы, — объясняет она. — Девять тысяч километров друг от друга.
Мне интересно, как скрыть тот факт, что я, возможно, даже не смогу указать Москву на карте, если только она не помечена.
К счастью, Елена не задает мне вопросов. Она продолжает:
— Мы посмотрели все фильмы Бриннер. Вероятно, я могла бы процитировать «Король и я» от чистого сердца. Она часто рассказывала мне, как он приехал в Нью-Йорк, как он позировал обнаженным, чтобы заработать деньги, а затем начал сниматься…
Мускул дергается на ее челюсти, когда она добавляет:
— Моя мать тоже была моделью…
— Я мог бы догадаться об этом, — говорю я. — Я не думаю, что ты унаследовала свою внешность от своего отца.
Елена издает короткий смешок, но ее лицо недовольно.
— Возможно, у нее была похожая мечта, — говорит она. — Она никогда не говорила этого точно, но то, как она говорила о Бриннере… может быть, она тоже мечтала сбежать и приехать сюда…
Она умолкает.
— Ты пришла сюда, — говорю я Елене. — Не в Нью-Йорк, но Чикаго чертовски близко.
Елена медленно кивает.
— Да, — говорит она. — Возможно, ей здесь понравилось бы.
Весь день прошел, пока мы гуляли по ярмарке. Мы подошли к концу, и мы далеко ушли от грузовика.
— Ты хочешь взять такси обратно к машине? — я спрашиваю Елену.
— Нет… — говорит она, глядя перед нами на берег озера. — Что это там, наверху?
Она указывает на колесо столетия в конце Военно-морского пирса.
— Ты хочешь прокатиться на нем? — я спрашиваю ее.
С легким оттенком нервозности она говорит: — Да.
— У тебя еще не болят ноги? — я смотрю вниз на ее сандалии.
— Нет, — говорит она, качая головой.
Мы идем вдоль Военно-морского пирса, через парк и магазины, останавливаясь только для того, чтобы купить билеты. Я вижу, что Елена выглядит все более и более встревоженной, чем ближе мы подходим, когда массивное колесо возвышается над головой. Только когда мы забираемся в машину, она признается:
— Я немного боюсь высоты.
— Тогда почему ты хочешь прокатиться на нем? — я спрашиваю ее.
— Потому что это выглядит красиво! — яростно говорит она.
Когда наша кабинка начинает подниматься в воздух, ее лицо становится бледнее, чем когда-либо. Но она смотрит в окно на вид на озеро, окруженное по западному краю высотными зданиями.
Кабинка слегка покачивается, когда колесо останавливается и трогается с места, позволяя большему количеству людей забираться. Елена подпрыгивает, хватая меня за бедро. Ее ногти впиваются в мою плоть даже через джинсы, но я не возражаю. Я кладу свою руку поверх ее и нежно массирую, пока она не расслабляется.
Чтобы отвлечь ее, я говорю:
— Ты знаешь, что первое колесо обозрения в мире было построено здесь, в Чикаго.
— Это так? — спрашивает она.
— Да, для Всемирной выставки в… я хочу сказать… 1893 году? Они пытались превзойти Эйфелеву башню.
Елена поднимает бровь.
— Эйфелеву башню трудно превзойти.
— Да, — я усмехаюсь. — Но она не двигается.
Сейчас мы почти на самом пике. Движение снова останавливается, и мы смотрим на воду. Солнце садится. Все небо становится оранжевым, облака серыми, как дым, а солнце — горящим кругом над водой. Волны, набегающие на берег, темно-синего цвета с белым на концах. Это выглядит так неземно, что мы оба молчим, просто глядя сквозь стекло.
— Смотри, — говорит Елена, указывая. — Звезда.
Звезда слабая, просто мерцает в самой темной полосе неба.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Елену. Отблески заката горят на ее коже, окрашивая ее в золотой цвет. Ее глаза выглядят светлее, чем обычно, бледные, как лаванда, и блестят под темными ресницами. Ее губы приоткрыты.
Я наклоняюсь и целую ее. Как только наши губы встречаются, колесо приходит в движение, и мы падаем вниз, по другую сторону круга. Движение медленное, но мое сердце подскакивает к горлу, и я обхватываю ее лицо обеими руками, чтобы наши рты оставались плотно прижатыми друг к другу.
Елена делает тоже самое, ее длинные, тонкие пальцы запутались в моих волосах. Она крепко целует меня, ее губы имеют вкус сахарной пудры с легким привкусом шоколада.
Поцелуй продолжается и продолжается. Я сажаю ее к себе на колени, чтобы она оседлала меня. Движение заставляет нашу маленькую кабинку раскачиваться взад-вперед, но Елена, похоже, не возражает. Мои руки крепко обнимают ее, а ее — меня, из-за чего кажется, что ничто не сможет причинить нам вреда, даже если мы упадем с высоты ста футов.
Я никогда не был так поглощен поцелуем. Весь мир вокруг нас исчез. Нет ничего, кроме этой кабинки, полной закатного света, и наших двух тел, прижатых друг к другу.
Затем кабинка резко останавливается, и служащий открывает дверь.
Мы с Еленой отрываемся друг от друга, удивленные. Поездка окончена. Мы пропустили все, потерявшись в поцелуе.
Когда мы выбираемся из колеса обозрения, я говорю:
— Извини за это, я не хотел отвлекать тебя все это время.
Если бы я не знал лучше, я бы подумал, что Елена покраснела.
— Я не возражаю, — говорит она. — На самом деле… это было идеально.
Может быть, мне стоит подождать и спросить ее об этом позже, через смс, чтобы не ставить ее в неловкое положение. Но я ничего не могу с собой поделать.
Я говорю:
— Ты пойдешь со мной еще на свидание? На этот раз бесплатно?
Я говорю это легко, как будто шучу. Но мое сердце колотится о ребра.
Елена тихая. Я могу сказать, что она что-то прокручивает в голове. Я надеюсь, ей интересно, как на это отреагирует ее отец, а не пытается решить, нравлюсь я ей или нет.
Наконец она говорит своим низким, трезвым голосом:
— Я не уверена, что это хорошая идея, Себастьян.
— Я знаю, что это не так. Но ты хочешь? — я спрашиваю ее.
Она смотрит на меня, эти прекрасные глаза все еще светятся в угасающем свете.
— Да, — говорит она также яростно, как говорила мне, что хочет покататься на колесе обозрения. — Я действительно хочу.
— Тогда не беспокойся о своем отце, — говорю я. — Я большой мальчик. Я могу позаботиться о себе.
6. Елена
Когда
