Любимая для спонсора (СИ) - Ривера Полина

– А как? Не зря?

За окном тихая зимняя ночь. В углу мерцает высокий светильник, а за окном бродят выпившие болельщики. Машут флагами, что-то выкрикивают… Улыбаюсь спокойной за многие дни ночи, его голосу и своей уверенности в правильном выборе… Я его люблю. Вот так просто. Без условий и видимых причин. Потому что его выбрало мое сердце.

– Теперь зря, Люб. Ты знаешь, для чего я поехал? Чтобы Зверев выбил из меня мысли о тебе.

– Мишенька, давай разговаривать друг с другом? Всегда… Ничего больше не скрывать? Хочешь, и сейчас говори со мной, если так тебе легче переносить боль?

– Хочу, милая.

– А когда ты в меня влюбился? Понял, что готов пойти на все, чтобы завоевать?

Я сажусь на широкий мраморный подоконник. В чашке стынет чай, на блюдечке поблёскивает шоколадным кремом пирожное. Подкладываю под спину большую, пушистую подушку и зажмуриваюсь. Как давно я не откровенничала… И как давно не разговаривала с Мишей вот так…

– Впервые, когда увидел. Ты разве не помнишь? Нас Элеонора познакомила. Она со мной связалась и попросила новые маты в танцевальный зал.

– Бессовестная. Федерация на все выделяет деньги, – фыркаю я. – Ты мне тогда показался ужасно несимпатичным. Даже ужасающим. Я и внимания не обратила на тебя.

– Знаю. Наверное, тогда и влезла под кожу. Расскажи о себе, Люб. Я ведь никогда и не спрашивал. Кто твои родители? Твоя мама, она…

– У нас нет отношений, Миш. Они находятся в самой отвратительной стадии, в какой могут быть у близких – равнодушные. Она сосредоточена только на моей младшей сестре, все время таскает ее по кастингам. Хочет, чтобы Лика стала актрисой. Где-то даже пообещали подумать и перезвонить.

– Попробую помочь, если ты попросишь.

– Я помню, что мне достаточно попросить, чтобы ты сделал.

Миша протяжно дышит в динамик, а я любуюсь игрой снежинок в свете уличного фонаря за окном. Грею пальцы о края большой красной чашки и улыбаюсь.

– Я сам тогда офигел от своих слов. Так они звучали… Жестоко, справедливо.

– Благородно, Миш. И, конечно, я попрошу… Лика и сама мечтает стать актрисой, но ей не мешает раскрыться. Жить под ежесекундным контролем матери – то еще удовольствие…

– Попрошу ребят подсуетиться. Да что далеко ходить – Марк Стрельбицкий руководит модным журналом, они часто берут интервью у звезд.

– Точно! Как я сама не догадалась. А твоя мама, Миш…

– Старенькая уже. Общаемся редко. Я пишу в основном. Справляюсь о здоровье и присылаю деньги на карту. Нехорошо, наверное, так? Аришка к ней чаще захаживает. Отец мой давно умер. А твой?

– Сначала мама с ним развелась, потом он умер. Я с ранних лет живу самостоятельно.

– Миш?

– Аюшки?

– Кстати, это слово относится к непереводимым русским репликам.

– Что ты хотела спросить, Любаш?

– Почему мы не могли сразу вот так? Общаться.

– И не будем делать этого часто. Я не романтик от слова совсем. Я съем тебя, Любимая. Как только боль притихнет, я примчусь в твой номер и буду тебя есть по кусочкам. Вместо разговоров.

– Ох… Боюсь… Ну скажи…

– Потому что я купил тебя, Люб. Купил тело, а не душу. Мне очень хотелось узнать о тебе больше, но я не лез в душу. Не имел на то права…

Миша зевает в динамик. На город опускается полночь. Я нехотя поднимаюсь с подоконника, убираю посуду, возвращаю на место подушку и произношу с придыханием:

– А я и тело дарила, Миш… Мне было с тобой хорошо, как ни с кем… Я злилась на свою реакцию, я…

– Так, любимая, если мы продолжим в том же духе, я приеду сейчас. Готова выхаживать слегка потрепанного чемпиона?

– Лучше поспи. А потом… Я и сама тебя съем.

– Вызов принят, будущая Филинова. Ты сказала маме?

– Нет. Еще никому не сказала. Завтра. Спокойной ночи, любимый.

Глава 30.

Глава 30.

Люба.

– Да, Санечка, билеты без обратной даты. Ты же понимаешь, как бывает? Соревнования могли состояться в другой день. У спортсменов часто случаются форс-мажоры.

Расхаживаю по комнате, неторопливо собирая вещи в чемодан. Я хочу домой… И скорее хочу видеть Мишу. В последние два дня нам было позволительно только слышать друг друга… По крупинке открывать сердца и признаваться в любви. И, видит бог, пространство словно становилось чище. Как воздух после грозы…

– Скучаю по тебе, Любаш. И сладкий малыш тоже.

– Скоро приеду, Сашенька.

В двери тихонько стучат. Наверное, горничная? Девчонки убежали в парк, а я осталась в номере, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями. А их в последнее время скопилось немало… Надо ли знакомить маму и сестру с Мишей? Стоит ли вообще рассказывать им о моем предстоящем замужестве, если всегда отношение к моей жизни и происходящих в ней событиях не представляло для них ценности, что изменится сейчас?

– Пока, Сань. Побегу я.

Распахиваю дверь, встречаясь взглядом с Филиновым.

– Миша? А ты…

– А ты кого ждала, любимая? – шепчет он, ступая в глубь моего номера.

На полу валяются пакеты с вещами, на столике возле окна хаотично лежат баночки и флаконы с косметикой.

– Господи, Миша… Тебе лучше? Я…

– Не могу больше там валяться, Любашка, – сглатывает он, прижимая меня к груди. – Я сбежал.

Господи, как я хотела увидеть его лицо именно в тот момент, когда он меня обнимает. Посмотреть в пылающие страстью глаза, почувствовать дрожь его нетерпеливых пальцев и заполошное дыхание, щекочущее виски…

И теперь желание сбылось. Сбывается прямо сейчас. Я молча вешаю на дверную ручку табличку «не беспокоить» и рывком стаскиваю с него куртку. Она бесшумно падает к нашим ногам… Миша гладит мои плечи, но не торопится. Смотрит. Пожирает мой взгляд. Впитывает его, как сухая, потрескавшаяся земля. В нем на удивление много терпения, а во мне его сейчас нет ни капельки…

– Миша… Любимый мой…

– Погоди, Любаш. Мы же никуда не торопимся?

– Торопимся, Филинов. Еще как… Я…

– Погоди, родная… Я хочу смаковать свое мясо на костре – сочное, нежное и очень дорогое. Мраморная говядина – как тебе сравнение?

– Это…хм… я?

– Да, ты. Деликатес, ради которого я готов забыть о варениках. И никогда больше не вспоминать о них.

– Ты мастер сравнения, Миш. Ты не пробовал писать книги? Отлично бы вышло…

– Когда я говорил «не торопимся», не имел в виду бесконечную болтовню, – улыбается он, подхватывая края моего свитера.

Пальцы покалывает от нетерпения и восторга. Мне хочется визжать, пищать и смеяться одновременно. Завалиться с ним в постель и не вылезать оттуда неделю. Нет, две!

Миша снимает с меня одежду. Неторопливо, изящно. Спускает лямки бюстгальтера, обнажая ноющие от желания груди. Утробно стонет, припадая к ней ртом. Захватывает в плен своих губ один сосок, потом другой… Мне не нужны никакие ласки. Только он… Даже оргазм не нужен – только лишь чувствовать его внутри себя – моего, родного, желанного…

– Я тебя так сильно люблю, Люб.

Он опускается на колени и тянет резинку моих спортивных штанов. Раздевает меня полностью, подхватывает на руки и несет в кровать. На ней тоже полно моей одежды, но Филинов ловко от нее избавляется, отправляя в нокаут – на пол и стоящий поблизости диванчик. Приподнимается, чтобы стащить с себя свитер. Весь в синяках и ссадинах разного цвета. А я не знаю, можно ли его касаться? Кладу ладонь на ссадину, а потом изворачиваюсь и сажусь на Мишу сверху. Целую его синяки, дую на них, глажу прохладными ладонями. Люблю… Так сильно, что захватывает дух.

– Какой ты… Сильный и красивый. Как я хотела тебя видеть, знал бы ты…

– И я хотел, чтобы ты меня видела, Люб. И то, как ты меня сейчас… лечишь, это… Люба, я весь твой… С потрохами. Бери…

У него крепко стоит. Обхватываю толстый ствол ладонью и слегка сжимаю. Миша шипит сквозь сжатые зубы, а потом расслабляется, позволяя мне его гладить. Обводить подушечками пальцев рисунок змеящихся вен, касаться бархатной головки.