Плен моей души - Екатерина Котлярова
Глава 13
Глеб
Сжав кулаки и с силой сцепив зубы, смотрел на дверь, за которой исчезла МОЯ Золушка.
— Ну, ты и дебил, брат, — Тоха покачал головой и кинул на меня осуждающий взгляд.
— Пошёл нах*р, — вскинул руку, показал средний палец.
Во мне бурлила ярость, желание крушить всё вокруг. А ещё желание догнать девчонку, сжать в руках, стереть губами слёзы со щёк и объяснить, что я дико, неконтролируемо сильно ревную её. Так сильно, что крышу рвёт. Так сильно, что мозг отключается. А язык начинает мелить всякую х*рню. Когда-то не понимал Ромыча, Игната и Тоху. Думал, что всегда будут с трезвой головой. Х*й там!
— Придурок. Отвезу её домой. Нормальный поступок — поиметь девушку, стать первым и вышвырнуть. Вырос в моих глазах, Глеб, — Тоха хлопнул дверью и ушёл следом за Золушкой.
А я в бессильной ярости сжал кулаки. В бессильной от того, что понимал — Тоха прав. Я поступил, как истеричка. Зарычал, чуть не зашвырнул чашку дед Ромы в стену. Вовремя опомнился, отставил кружку. Руками упёрся в стол и низко склонил голову, тяжело дыша.
— Глебушка, — родной и тихий голос Снежинки заставил вздрогнуть и зажмуриться до боли в веках.
Только не Снежинка. Только не она. Её я всегда боялся разочаровать больше всех. Мой ангел. Моя сестрёнка. Девчонка, которая всегда вытаскивала из д*рьма. Которая всегда была рядом.
— Глеб, — спины коснулись холодные пальцы.
У Снежаны всегда руки прохладные, а у Царя мания согревать их в своих лапищах. Либо дыханием.
— Что? — спросил глухо, хотя орать хотелось.
Но слишком сильно любил Снежану. Слишком хорошо знал подругу и как легко можно её обидеть словами. Поэтому только голову ниже склонил и глаза сильнее зажмурил. До кругов под веками.
— Глебушка, ты такой дурачок.
Сказал бы это кто-то другой, я бы втащил. Не раздумывая вмазал кулаком по роже. Улица научила отстаивать себя и биться за место под солнцем. Либо ты, либо тебя.
Но голос Снежинки был полон сожаления и любви. Её заботы, которую всегда дарила мне лишь она.
— Посмотри на меня, хороший мой. Прошу тебя.
— Снеж, давай не сейчас, — с мукой в голосе выдохнул я.
— Сейчас, Глеб. Тебе плохо и больно сейчас! Посмотри на меня, Глеб Лещинский!
Медленно повернулся к Снежане, заглянул в запрокинутое ко мне лицо и зеленющие, зло сверкающие глаза.
— Ты дурак, Глеб! Как ты мог ей такое сказать? От кого угодно ожидала, но не от тебя!
— Снеж… — я скривился.
— Не перебивай меня, Лещинский! Сейчас говорю я! Эта девушка, — она взмахнула руками. — Ты ведь влюбился в неё без памяти!
— С чего ты взяла? — хотел хмыкнуть весело, вышло с горечью.
— Глеб, я слишком, слишком хорошо тебя знаю. Знаю, какой ты несерьёзный со всеми своими девчонками. Как посылаешь после проведённой ночи…
— Снеж… — я всегда старался оставлять эту сторону жизни в тайне от подруги.
— Я не дура, Глеб. И не слепая. И ты не ценитель прекрасного[1]. Ты просто напросто боишься открывать душу! Ты знаешь, что красив, тебе об этом постоянно говорят. Но как бы я не старалась показать тебе свою любовь, тебе её недостаточно. Я просто подруга, почти сестра, но всё же… Я не та, кто заставит тебя чувствовать себя любимым. Не «ошибкой»…
— Замолчи! — я рявкнул, заставив Снежану вздрогнуть и побледнеть.
Своими словами Снежана просто в клочья разодрала душу. У меня как у бл*дского пацана глаза стали влажными. Мне так х*рово не было давно.
— Нет. Прости, Глеб, но я не замолчу. Можешь сказать, что это не моё дело, но это не так. Моё. Это дело каждой любящей подруги, сестры, как ты сам меня называешь, — заботиться о своём брате. И я говорю это не для того, чтобы тебя ранить или задеть. А для того, чтобы ты понял себя. Понял, сколько для тебя значит эта девушка.
— Царёва! Хватит! Мне срать на неё!
— Кого ты сейчас попытался в этом убедить, хороший мой? — снова ласковый голос и излишне понимающий взгляд. — Выглядит глупо, Глебушка. Знаешь, когда я поняла, что она тебя зацепила слишком сильно?
— Нет, — выплюнул зло.
Но Снежка даже не обратила внимания на мою грубость, улыбнулась нежно-нежно и зелёные глаза прищурила хитро.
— Даже не в тот момент, когда ты смотрел на неё на лестнице, открыв рот. Признаться, я никогда такого выражения лица у тебя не видела. И даже не в тот момент, когда ты провожать её пошёл. И не в тот момент, когда ты её здесь увидел и на Чеширского котяру походить стал. Нет, — Снежка ласково-ласково улыбнулась, подняла руку и прохладными пальцами откинула пряди волос с моего лба. Провела по шраму. Только ей и Золушке мог позволить касаться его. — Я поняла, что ты влюбился в эту девушку, когда ты, не раздумывая, налил ей чай в свою чашку.
Я опустил ресницы и тяжело задышал, вновь переживая режущую грудину боль, вспоминая о дед Роме. Я любил мужчину больше собственных родителей и всей своей семейки. И сколько бы лет не прошло, боль не притупляется. А становится лишь сильнее.
Я столько не успел ему сказать.
Простая чашка с собакой его последний подарок мне на двадцать третье февраля. Одна из самых дорогих сердцу вещей. Не считая детских пинеток.
— Ты никому не позволяешь к ней притронуться. Помню, как орал на одну из своих подружек, когда та посмела взять чашку. А этой девочке ты сам налил чай и позволил пользоваться. Глеб, это громче всех слов. Я понимаю, мой хороший, что ты боишься… Я знаю, что ты боишься любить.
— Снежана, — я прохрипел, сузив глаза и сжав кулаки.
— Глебушка, правда она всегда горькая. Но это факт — ты боишься любить. По этой причине ты постоянно меняешь подружек. По этой причине ни с кем и никогда ты не встречался. Ты всех отталкивал первым, чтобы больше не было боли. Чтобы никто и никогда не называл тебя «самой большой ошибкой в жизни». Я это знаю, Глеб. Я это вижу и понимаю. Ты можешь отрицать, а я спорить
