Аликс де л'Эн - Бестолковая святая

— Жозе Бове? Тот самый Жозе Бове? Из Ларзака? Который поносит генетически модифицированные продукты? Который с усами и пропагандой козьего сыра? Как насчет кого-нибудь чуточку менее гламурного? Боюсь, что само его имя доведет читательниц до тройного оргазма, и ни одной не хватит сил купить журнал…

— Ты издеваешься, Мими, а ведь это потрясающе интересно. Он «зеленый» и истинный патриот. Мы ведь все антиглобалисты, правда? Но никогда ничего не делаем, потому что «те, кто против», видите ли, недостаточно «гламурны»!

Я сознательно ее провоцировала. Белокурая шефиня надвинулась на меня грудью, и ее ожерелье из маленьких перламутровых черепов шмякнулось на черно-серый топик с вырезом почти до талии.

— Нет, ПОП, причина не в этом. Мы ничего не делаем, потому что сейчас все новостники долбают читателей статьями «против»: против «большой восьмерки», против фаст-фуда, против глобального потепления, против всего на свете. А «Модель» люди покупают вовсе не для того, чтобы читать эту заумь. Наша задача — разжечь в людях аппетит к жизни, а не добивать их лекциями о морали и нравственности. Если чувствуешь, что способна возбудить читательниц разворотом о Бове, — вперед, но в своем фирменном стиле, чтобы был полный улет. Что-то новое и впечатляющее. Сможешь?

Я пообещала.

После летучки я предложила Сабин Мюноз и Тилле Вебер подвезти их на своей машине к Матильде, где каждую первую среду квартала проходила жутко популярная вечеринка «Кока-лайт Ботокс».

С полдюжины женщин пощипывали листики сурепки и смотрели «Секс в большом городе». Нелепо? «Но мы хоть не тихаримся», — гордо заявила Мат, представляя группу очередному «дежурному проповеднику», дерматологу с гладким, как попка младенца, лицом. Восхищенная Тилла спросила, сам ли он делает себе инъекции. Доктор Серв смутился и ответил, что ему всего тридцать один год.

— Мы ровесники, а выгляжу я, как мама Жанны Моро, — удивилась пресс-атташе, которой на самом деле было никак не меньше тридцати трех.

— Сейчас мы все поправим, — улыбнулся добрый доктор, открывая чемоданчик.

Пациентки послушно выстраивались в очередь, а я под предлогом головной боли попросила у Мат таблетку, сказала, что найду лекарство сама, и поднялась на второй этаж.

Ванная Мат больше напоминала лабораторию, чем будуар. Все лежало и стояло на своих местах. Только две желтые уточки на краю ванны — одна побольше, с батарейкой, вторая совсем малюсенькая — указывали на то, что в доме есть ребенок. Кремы, щетки, щипчики и косметика — все было разложено по выдвижным ящикам, установленным от пола до потолка в алфавитном порядке, как в аптеке. Я открыла ящик под литерой «Д»: шесть флаконов духов и никаких лекарств. Я огляделась, ища шкафчик с крестом, непременный атрибут фильма ужасов. Ничего. Спокойно, Полин. Куда бы ты сама спрятала пилюли, учитывая присутствие в доме шестилетнего ребенка? Я прошла в спальню Матильды и попыталась открыть ящик туалетного столика. Для этого нужно было угадать код на висячем золотом замочке. Я набрала 25.07, дату и месяц рождения моей лучшей подруги. Не вышло. Попробовала год 1967. Снова мимо. День и месяц рождения Моник — фиаско. От напряжения у меня только что мозги не плавились. Ну конечно! 1974 — «официальный» год рождения Матильды Бургуа! Замочек открылся с тихим щелчком.

Они здесь!

— Полин, что так долго? Тебе помочь? Скоро твоя очередь! — донесся снизу голос моей подруги.

У меня затряслись руки. Ради нее я должна быть сильной. Я вспомнила слова Спасителя: «Приведите ко мне детей» — и обрела мужество.

Уже иду, все в порядке, не поднимайся.

Я достала английскую булавку и проделала в каждом из квадратных пакетиков две крошечные незаметные дырочки. Потом заменила упаковку пилюль на похожую — заранее изготовила дома, — не забыв вытряхнуть нужное количество таблеток и примять упаковку.

К обществу я вернулась с чувством выполненного долга и произнесла, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно:

— Знаете что? Я, пожалуй, пропущу свою очередь. У меня было видение. Буду «отращивать» морщины. Назову это «ботоксной детоксикацией».

Десять вытянувшихся от удивления лиц повернулись в мою сторону.

День девятнадцатый

Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву.

Адель издала радостный вопль.

Я попыталась объяснить ей — с максимально возможной деликатностью, конечно, — что у ее мамы на лице скоро появится несколько «бороздок, которые принято называть морщинами», но это не больно и не опасно.

— Мамулечка, это же суперски здорово, правда.

— Что ты такое говоришь, солнышко! Ты никогда не видела ничего подобного, не знаешь, что это такое, это вовсе не прелестно, зайчик мой, тебе нужно психологически подготовиться.

— А вот и видела, морщины есть у мам почти всех моих подружек! Мне ужас как нравится! Ты станешь похожа на настоящую маму, а не на бебиситтершу.

Радость, которую выказала моя дочка при известии о том, что лицо ее матери вот-вот станет похоже на отбитый для жарки антрекот, заставила меня глубоко задуматься. Неужели дети могут быть такими испорченными? Нет, эту идею я отмела сразу. Дети не испорченные. Просто немножко жестокие… и не всегда тактичные.

Я улыбнулась сыну:

— А ты, милый, что думаешь? Понимаешь, зачем я это затеяла? Так я хочу показать, что отказываюсь от всего наносного.

Моя кровиночка обратила на меня пустой, как у теленка, взгляд прекрасных глаз.

— Ты ведь пока не изучаешь философию? Ничего, поймешь после. Я приму свой возраст как данность, буду гордиться своей зрелостью, стану просто мамой, да что там — мамой, без всякого «просто», готовой на самопожертвование и самоотречение, мамой, заботящейся лишь о благе близких, мамой, умеющей забывать о себе, когда это необходимо, а необходимо это будет ой как часто. В общем, настоящей мамой.

Я готова была расплакаться.

Мой сын пожал плечами:

— Ты прямо как Селин Дион — «мама, мама…»

Я сцепила зубы и со всей нежностью, на какую была способна, поинтересовалась последними успехами Поля в колледже. От двери донеслась негромкая электронная мелодия, и Поль радостно ринулся в прихожую:

— Папин мобильник! Забыл утром, когда уходил на работу. Эсэмэска пришла.

— Дай мне телефон, дорогой. Думаю, он хочет нам что-то сообщить, наверное, задерживается, уже восемь часов, а его еще нет, это странно.

Я прочла послание.

С трудом сглотнула слюну.

Попросила, чтобы Адель принесла мне белого вина. Она заволновалась: плохая новость? С этим его скутером никогда не знаешь, чего ждать.