Гражданский брак (СИ) - Вера Чурсина
— Панов, открой! Открой, твою мать хуже будет! Сука, убью! — Вова колотил и колотил, так, что стали реагировать соседи. Кто-то кричал из-за двери, что вызовет полицию, снизу с площадки дребезжащий бабусин голос верещал, что распустились хулиганье, и что-то там еще.
В это время распахнулась дверь, Царёв от неожиданности отшатнулся, мимо него промчался Панов с зажатым рукой ртом и с курткой на одном плече. Прыгая через три ступеньки он покатился вниз.
Вова вбежал в квартиру, огляделся — никого.
— Олеся! Олеся! — он даже заглянул под кровать. На кухне на столе лежал телефон.
Вова сообразил, кинулся к ванной, дернул дверь — заперта.
— Олеся, ты здесь? Это я, Царёв! Олеся! Панов ушел!
Щелкнула задвижка и ему в руки упала дрожащая девушка. Вова прижал к себе всхлипывающую Олесю. Она крепко обняла его за шею и уткнулась куда-то в ключицу. Вова гладил ее по голове и спине, пытаясь унять лихорадочные конвульсии. Они довольно долго так и стояли в прихожей — Вова в куртке, Олеся в домашнем трикотажном костюмчике.
Потом, когда дрожь унялась, Олеся подняла на Царёва глаза и вдруг горько заплакала. Вова повел рыдающую девушку на кухню. Посадил ее на табуретку, налил воды в кружку и дал ей в руки. Олеся, не переставая всхлипывать, выпила всю воду залпом. И слезы остановились.
Вова снял куртку, бросил ее на свободный стул. Сел напротив Олеси и участливо смотрел на нее.
Она подняла глаза:
— Он меня изнасиловать хотел.
— Я его убью. — Царёв произнес это спокойно и твердо, как решенное дело.
Олеся еще раз судорожно вздохнула.
— Я его укусила за язык, когда полез целоваться.
Вова поднялся и взял куртку.
— Ты куда? — Олеся схватила его за руку.
— Поеду догоню гада. Не убью, так искалечу. — глаза Царева метали молнии, лицо потемнело.
Но Олеся вскрикнула:
— Нет! Не уходи! Не оставляй меня одну! Я боюсь, мне кажется, что он вернется!
— Он не вернется, Олесь. Уж я-то постараюсь. — но девушка вцепилась в его руку.
— Вова, не уходи! Когда ты рядом, мне спокойней!
Он сел. Ладно, успеет разобраться с этой сволочью. Девушка так и держала двумя руками его ладонь. Он накрыл ее кулачки левой рукой. Смотрел на Олесю, и такое тепло в груди разливалось.
Обычно гордая красавица была сейчас так беззащитна, так уязвима, Вове хотелось ее закрыть собой, защитить. Вытереть слезы с ее порозовевших щек, прижать к себе и не отпускать. Он вдруг подумал, что мог бы отдать за Олесю жизнь. Он любит… Он ее любит??
От этого открытия учащенно застучало сердце. А ведь, казалось, что жизнь с Милой его излечила от влечения к самой красивой девочке на курсе. А сейчас вдруг понял — нет. Секс — это не любовь. Приятная штука, но не любовь.
Олеся глубоко вздохнула.
— Не уходи. Я сейчас в ванную, а ты не уходи. Пей чай, если хочешь. — и она вышла из кухни.
А Вова положил голову на руки и думал — что ему теперь делать? Первым делом убить Панова, это понятно. Но потом? Как быть с Милой? Только подумал о ней — звонок: Людмила, кто еще. Отключил телефон. Не было желания сейчас говорить с ней. Потом, все потом. Будет скандалить, понятное дело. Но все равно он переедет в общагу. Потому что иначе будет нечестно. И по отношению к Миле, и по отношению к себе.
Глава 20
Олеся стояла под струями воды и старательно терла себя мочалкой — хотелось стереть все прикосновения мерзкого Панова. До этого она долго чистила зуба и полоскала во рту. Если было б можно, она бы себя хлоркой продезинфицировала — настолько мерзкими и липкими казались ей прикосновения подлой гадины Толика. И Олеся терла и терла себя, до красноты кожи. И потом ополаскивалась такой горячей водой, что едва можно было терпеть.
Растерлась полотенцем, завернулась в махровый халат и вышла из ванной. Вова сидел на кухне, подперев голову рукой. Чай он не пил. Олеся включила чайник и поставила на стол мед и сахар. Достала сливки. Села напротив парня.
Смотрела на него и думала, как спокойно и умиротворенно она себя чувствует рядом с Вовой. Внутри нее все еще дрожало, хотя внешне трясучка прошла.
Сейчас она чувствовала себя истощенной, измотанной, как после трудного дня. А от Вовы веяло покоем и железобетонной надежностью.
И тут Олеся спохватилась и спросила о том, что ее удивило — не сразу, но потом, когда она смогла рассуждать и более-менее спокойно мыслить:
— А почему ты приехал? Как так получилось?
— Когда ты сказала, что к тебе пришел Панов, мне это не понравилось. Я видел, какими липкими глазами он всегда смотрел на тебя. И вдруг приходит к тебе ночью, что-то там про Светку… Решил, что буду тебе названивать и узнавать, как дела. А ты вдруг перестала отвечать. Я решил поехать, посмотреть, все ли в порядке.
— Вов, ты необыкновенный. Ты знаешь это? Вот зачем тебе было заботиться обо мне? А ты давай думать. Наверное, ты самый хороший человек, которого знаю, — Олеся говорила с такой признательностью, так искренне, что Володя покраснел и опустил глаза.
— И спасибо, что приехал! Я от страха могла не выйти из ванной до утра, наверное. Даже если б Панов ушел лечить свой покусанный язык. А теперь ты рядом, и мне спокойно. Ты же не уйдешь сейчас?
Вова отрицательно мотнул головой:
— Нет. Если ты хочешь.
Олеся улыбнулась. Она стала рассказывать однокурснику какие- свои девичьи новости, говорила и говорила без остановки — это «недержание речи» было, наверное, реакцией организма на пережитый стресс.
Вова слушал, молчал, любовался на совершенную красоту милой его сердцу девушки, которая без косметики казалось совсем юной и непосредственной.
Речь Олеси стала замедляться, она зевнула раз, другой, потом уронила голову на руки и… уснула.
Вова посидел, потом тихонько тронул Олесю за плечо, но она только промычала что-то нечленораздельное. Тогда он пошел в комнату, снял с кровати покрывало, откинул одеяло. Вернувшись на кухоньку, осторожно подхватил девушку под колени и под мышки и, прижимая к себе ценную ношу, понес ее в кровать. Уложил, закрыл распахнувшиеся полы халата, покраснев от того, что увидел. И накрыл одеялом. Сам устроился на диване, на котором когда-то спала Света, прикрылся покрывалом и закрыл глаза.
* * *
Вова переехал в общежитие. Мила была в шоке. На
