Единственное число любви - Мария Барыкова
К тому моменту у меня был вполне приличный опыт общения с девушками и женщинами. Просто постель меня интересовала мало, более того, совсем наскучила. Я искал настоящее, хотя, что именно, я и теперь, пожалуй, не смог бы объяснить. Но тогда мне показалось, что ее глаза приоткрыли мне некую дверь. А дальше все было просто. В Горьком я жил, словно кум королю. На лето родители уехали в деревню, и я перебрался из своей комнаты в коммуналке в их двухкомнатную квартиру в самом центре города, в пяти минутах ходьбы от телевидения. И неизбежная инерция праздника даже не потребовала какой бы то ни было инициативы с моей стороны. Самым естественным образом небольшой, но теплой компанией мы собрались отмечать день ВДВ у меня. Тем более что как раз перед этим нам выдали деньги и талоны на спиртное.
Я смутно помню ту нашу первую ночь. Но помню, что тогда нам все казалось правильным. Как я убежденно заявлял приятелям, что если что-то бывает, то оно бывает либо сразу, либо же никогда. И все кивали и поддакивали. А самым странным во всей этой сказке было то, что я даже не заметил, как и когда перевел свой интерес с загадочной глубины ее глаз на сверкающую белизну ее коленей.
Мы поженились. Но очень скоро мне стало с нею скучно. То, что я принял за настоящее, все больше начинало казаться простой наивностью. Самым банальным непониманием людей и жизни, незнанием элементарных вещей.
Она была хорошей женой и старательной хозяйкой. Но при всем этом был в ней какой-то недостаток, из-за которого мне никак не удавалось переплестись с нею, слиться в объятиях так, как мне обещала тогда упругость ее тела. Ее не особо интересовала постель. Она была истинное дитя пуританского социалистического воспитания. Такие источники чистоты еще сохранились в старинных русских городах. Но для меня, уже не чистого, уже столичного жителя, раздразненного доступностью женской плоти, эта чистота стала препятствием.
Вика ушла из моей жизни так же тихо, как и появилась. И тот непонятный, растерянно-вопрошающий, зовуще-отталкивающий взгляд, которым она одарила меня на прощание, навсегда запомнился мне как выражение обманувшейся надежды. Теперь я понимаю, что вырос благодаря ей. Благодаря ей я понял, что постель — это не просто постель. И что отношения мужчины и женщины не исчерпываются одним лишь доверием. Да, пожалуй, именно благодаря ей я отчетливо ощутил, что совместная жизнь мужчины и женщины — это отчаянная попытка вырваться из оков плоти. Преодолеть плоть и выйти в бесконечный мир блаженного единства. Хотя…
Наконец-то эта кобыла вышла. Впрочем, пора выходить и мне. Надо пересаживаться на другой трамвай, который идет на Васильевский. Хорошо, что здесь хотя бы остановка не такая унылая. Вот особняк Кшесинской. А вот и Троицкое поле. Поле, на котором и сейчас гуляют дамы с собачками.
Ох уж эти дамы с собачками. Казалось бы, вот она, настоящая глубина. Да что там глубина — бездна. Ольга… Сколько раз мы переплетались с нею, пожалуй, даже теснее, чем Волга с Окой. Но я так и не смог понять, чего в ней было больше — тела или души? Казалось бы, бездонная глубина может быть только у духа. Но разве дух может проявляться в такой откровенной жажде плоти?
Неизвестно, к чему тогда стремился я сам. Заглядывая в глаза, скучал по губам и бедрам. А насладившись губами и бедрами, вновь ожидал чего-то от глаз…
Как-то недавно я увидел ее на этом самом поле, и мне даже не захотелось подойти. Своими тайными желаниями мы притягиваем к себе то или иное будущее и таким образом сами создаем свою судьбу. Все это есть у Тарковского в «Сталкере». И я, как Дикобраз, все скрывал и скрывал от себя самого свою тайную страсть. И вот, вероятно, Бог наказал меня за это. За это… за то… Но за что же все-таки? За неуемное стремление к плоти? Но разве это стремление было именно к плоти? Разве не хотел я полностью раствориться в любви? Все эти страсти в клочья, безумные ночи и сердца боль. И постоянно какой-то вызов всему — миру, морали, здравому смыслу, наконец. Почему-то у нас в России так повелось испокон веку — душа противопоставляется разуму. И если поступаешь разумно, значит, не по душе. Поступая же по душе, обязательно действуешь неразумно. Вся русская литература буквально помешалась на этом. А между тем философы говорят прямо противоположное: ум — это лучшая часть души. Однако это Платон. А над платонической любовью у нас привыкли посмеиваться.
Ну вот, и этого трамвая нет. И все-то у нас происходит аккурат по какому-то железному закону коварства. Когда трамвай не нужен, он так и мозолит глаза, постоянно переезжая тебе дорогу. Едва же ты начинаешь его ждать, он сразу превращается в непредсказуемую случайность, которая может произойти, а может и не произойти. Как сказал мне один немец: «В России дождаться трамвая помогает только вера в Бога». Почему-то иностранцы везде и во всем у нас видят Бога, в каждом несоответствии. Наверное, они просто воспитанные люди и не любят о других говорить плохо.
Ждать дольше — не хватит и ангельского терпения. Пойду пройдусь по парку. Ну вот, конечно, только я решился покинуть остановку, и трамвай тут как тут.
Что же происходит? Ведь все мы одинаково живые люди. Иной раз так и подмывает сказать кому-нибудь: «Да брось ты. Что ты все хочешь представить собой? Будь проще». Странно видеть, как маленькие мальчики и девочки, играющие в детском саду и все-то уже прекрасно понимающие, потом вдруг раздуваются в таких больших и важных людей, у которых все так сложно. А что, собственно, сложного нашли мы тут? Все просто. Просто надо посмотреть в глаза друг другу и перестать кривляться. Казалось бы, чего проще? Однако не получается. Да и не может получиться.
Как я тогда растерялся. Мне ведь было уже четырнадцать лет, а той девчушке еще и семи не было. Тетка вышла в магазин и оставила нас
