Никогда не предавай мечту - Ева Ночь
Макс смотрит на неё не отрываясь. И в глазах его плещутся эмоции. Разные. Смешиваются, мешая друг другу. Там есть и сомнение, и надежда, и желание возразить чисто из упрямства. Но он молчит. И это хорошо.
– Ты поел? Нам ещё в центр. И к Грэгу.
– И так будет каждый день? – кривит он губы в усмешке, пряча глаза за шторами ресниц. Поза у него расслабленная, сытая.
– Да, – отвечает Альда как можно твёрже, давая понять, что поблажек не будет.
– Тогда я куплю тебе фартучек, – заявляет он с наглой улыбкой. – Обожаю девушек в фартучках. Тебе должно пойти.
Глава 18
Макс
Его психолога зовут Юлия Михайловна. Молодая ещё, слегка за тридцать, наверное. У неё красивые руки – узкие кисти, длинные пальцы, очень аккуратные ногти идеальной овальной формы. Свои, не накладные и не нарощенные. Розовые от природы, покрытые бесцветным лаком. Из украшений – цепочка со странным медальоном, отчего Максу воображается, что она какая-то родовая ведьма или что-то подобное, и серебряное колечко, похожее на обручальное. С блестящими гранями, что, переливаясь в солнечном свете, мешают сосредоточиться. Или гипнотизируют – не понять.
Комната у неё очень светлая, с большим окном. Сторона солнечная – солнце заливает весь кабинет, отчего кажется, что сидишь не в помещении, а на террасе. На столе – чай. От чая – пар поднимается вверх. И чудится, что чашка дышит или курит.
У Юли Михайловны обесцвеченные волосы мягкими кудряшками касаются розовых ушей и слегка прикрывают шею. Очень красивая ухоженная причёска. В ней всё такое – не найти изъяна, и Макс пока не понимает: нравится ему это или раздражает.
Она чем-то похожа на Альду, – думает он неожиданно. Собранная. Жесты все по теме – ничего лишнего. Одежда по фигуре: чёрный топ из хлопка, приталенный блейзер с рукавами в три четверти. Стильные светлые брючки. И привычка касаться кулона, словно амулета, ему точно нравится. И глаза её глубокой синевы – притягивают. Не красотой даже, а какой-то грустью и мудростью.
– Мне тяжело выворачиваться наизнанку, – признаётся он нехотя. Не смотрит ей в лицо – разглядывает пар и чёрную поверхность чая. – И воспоминания перебирать трудно. Я хочу лишь одного сейчас: встать и пойти. Бросить костыли. По сути, никто и ничто не мешает мне быть полноценным. То, что отсутствует, можно спрятать. И со временем люди перестанут замечать. А если кто и заметит, может не догадаться. Но я-то помню. Я-то знаю. И это доводит меня до исступления. Часто – до бешенства. И как от этого избавиться – не знаю.
– Всегда начинают с малого, – голос у Юли Михайловны тоже приятный. Не высокий и не низкий, не звонкий и не тихий – в самый раз. Приятный, Располагающий, как удобная домашняя одежда или клетчатый шотландский плед. У Макса есть такой. Он любит в него заворачиваться, когда за окном плохая погода. От голоса Юли Михайловны – те же ощущения. Какой-то защищённости. И это удивительно – от чужого человека испытывать подобный уровень доверия.
Она не давит, но расспрашивает словно невзначай. Они словно два старых знакомых – собрались попить чаю и поболтать о сокровенном, известном только им двоим.
– Это страх, я знаю, – признаётся Макс, и ему не стыдно. – И для меня это сложно, потому что я всегда был рисковый, сумасшедший. Везунчик. Ни разу – ни серьёзных травм, ни глобальных передряг. Но везение рано или поздно заканчивается – сейчас я понимаю. И не знаю, смогу ли быть прежним, как когда-то. Лёгким, заводным, весёлым. Остался ли во мне кураж?
– Тебе двадцать три. Ты споткнулся. Впервые упал, поэтому так больно. Не говори ничего, не возражай, – улыбается Юля Михайловна так мягко, что Максу не хочется спорить. – Многие проходят этапы боли постепенно. В жизни случаются всякие истории. К такому, конечно, нельзя быть готовым. Никогда. Это всегда шок. Это как потеря очень близкого человека. Мы все знаем: люди смертны, и смерть – естественное или трагическое завершение жизни. Но не можем подготовиться, принять и смириться. Только время способно немного сгладить грани. Человеку всегда есть ради чего жить. Просто некоторые не могут найти выход, замыкают контур на себя.
Он не все её слова понимал. Не всё доходило. С чем-то Макс был не согласен. Но когда он вышел из светлой комнаты, залитой солнцем, на душе у него стало спокойнее. Словно свет коснулся и его. Будто мягкость этой женщины, как ластик, подправила резкие, некрасивые линии.
И после этого общения Макс и видеть, казалось, начал по-другому. Альда здесь не чужая. Он пока наотрез отказался заниматься в группе, а она шла туда спокойно. Общалась, помогала, улыбалась. Это раздражало. Мешало. Вызывало протест.
Она словно почувствовала его взгляд. Обернулась. Поспешила навстречу, на ходу прощаясь со знакомыми.
– Вы закончили? Ого-го! – удивлённо смотрит на время. – Да вы засиделись! Но Юлия умеет. С ней удивительно комфортно. А ещё – знаешь? – мне кажется, она бывшая танцовщица. Только скрывает.
– Откуда такие выводы? – Макс не может оторвать от Альды глаз. Выше его сил. Она сейчас очень живая. Даже непохожая на себя. А ещё он помнит её в ванной. И на кухне. И волосы ей хочется поправить. Спрятать выбившийся локон в причёску.
– Не знаю. Ощущение вот здесь, – Альда прикладывает кулачок в ямку между ребёр. – И обрати в следующий раз, как она движется. Как ходит. Как тянет носок. Не спорю, бывает у людей прирождённая грация, естественная ловкость. Но я всегда заглядываюсь, когда она идёт по коридору. И считаю: и раз, два, три, и раз, два, три…Ритмика походки удивительно гармоничная. Но я не спрашивала. Почему-то побоялась.
– Чего же ты побоялась, бесстрашная Альда? – улыбается Макс, впитывая её оживление.
– Мне кажется, у неё какая-то трагедия с танцами связана, – Альда почти шепчет, и Максу становится интересно, откуда в девичьих головах рождаются подобные ассоциации.
– Не жалеть себя, – командует Грэг. Он не делает поблажек
