Никогда не предавай мечту - Ева Ночь
– Альда, – шепчет Макс и ведёт большим пальцем от корней её волос по виску, по щеке и шее.
Кажется, она вздрогнула. И зрачки у неё огромные, заполонили почти всю радужку, отчего её карие глаза кажутся почти чёрными, как горький шоколад. У неё и привкус такой – горьковато-сладкий, с кофейно-шоколадными нотками.
Она прикрывает глаза. Дышит часто-часто. Наверное, в такт своему сердцу. И тогда он решается – целует её по-настоящему. Захватывает губы, засасывает, кружит языком, но не спешит ворваться – ему сейчас и так хорошо. Ему нравятся ощущения. Нравятся губы, что попали в плен, но не спешат сдаваться.
У Макса вообще такое впечатление, что до него её никто не целовал. Понимает: чушь и жутчайший бред, но хочется в это верить почему-то. В холодную, немного отстранённую девственность хрупкого, неразбуженного никем тела. В чистоту и непорочность бледной кожи, которой никто и никогда не касался до него.
Он не хочет от неё страсти. Настоящей ли, наигранной ли – не желает. Ему сейчас хватает её присутствия, дыхания, тепла. Запаха геля для душа. Она пахнет им – и это возбуждает. Потому что на ней этот запах абсолютно другой. Тоньше, наверное, глубже. А может, так кажется из-за остроты восприятия. Но он бы не стал ничего менять. Идеально. В унисон его чувствам и дыханию мира.
Тоненькая ниточка, что протянулась из бездны и даёт шанс зацепиться, не упасть, выстоять, когда боль мешает думать и действовать.
Макс отрывается от Альдиных губ, но по инерции целует её веки, виски, щёки отрывистыми жадными поцелуями. Спешит насладиться. Потому что через мгновение всё изменится.
Альда, вздохнув, открывает глаза. Всматривается в его лицо. Хочет что-то сказать, но Макс кладёт ей палец на губы. Очаровательно припухшие от поцелуя губы.
– Моя очередь принять душ, – голос его не слушается, хрипит и срывается. Да и обманывать нет смысла: он возбуждён, и она чувствует это.
– Тебе помочь раздеться? – спрашивает эта удивительная девушка и приподнимает бровь. Ни тени улыбки в её холодном лице. Почему она казалась ему страшной в ту пьяную ночь?
У неё идеальные черты лица. Тонкие, как прорисованные остро отточенным карандашом или кончиком очень точной кисти. Шедевральная лепка гениального Мастера. О гибком теле Макс старается не думать – он и так очень хорошо помнит как легко она делает упражнения, как напрягаются её мышцы. И каждый раз ему открываются новые штришки. Шрам на колене. Русая стрелочка, что ведёт вниз. Туда, где, наверное, горячо и узко у этой Ледяной принцессы. Но пока лучше не думать об этом.
– Помоги, – просит он, опираясь поудобнее о стену.
Он позволяет касаться себя. И уговаривает не шевелиться. Упрашивает свои руки не трогать её. Главное – не сорваться. Выдержать. Больше всего ему хочется, чтобы она увидела его обнажённым. Без прикрас. С побледневшей кожей. С не очень прокачанными мышцами. С культей ниже колена на левой ноге.
Альда стягивает с него футболку. Он прогибается в пояснице, поднимает руки вверх.
Альда стягивает с него треники вместе с трусами. Ткань цепляется за возбуждённый член. Он сжимает ягодицы и пытается устоять на одной ноге – так остро это касание материи о нежную плоть.
Она тут же поддерживает его, подставляя хрупкое плечо. Но он выравнивается.
– Продолжай, – просит, наблюдая за ней из-под ресниц.
Альда доводит дело до конца. Касается изуродованной ноги без содрогания. Ведёт ладонью по бедру, освобождая его от одежды. И ему вдруг становится легко. Так, что светлеет вокруг. Будто кто-то взял и включил солнце, как огромную лампу.
– Спасибо. Дальше я сам, – целует он её в махровое плечо. Поправляет на ней покрывало. Берёт костыли и шагает к душу. Несколько шагов. У неё на глазах. Он чувствует: Альда смотрит. Непроизвольно сжимаются ягодицы. Каменеют мышцы на предплечьях.
Он уже поворачивает кран, когда слышит, как тихо притворяется за Альдой дверь. Скромная тактичная девочка. Другая бы на её месте присоединилась к нему. И неизвестно, чем бы это всё закончилось. Но Альда не другая. Она…
Макс мотает головой.
«Чёрт с ним со всем, – неожиданно думает он, – протез – это не так и страшно. Я должен научиться. Как там говорила Лизхен? Как дети – без страха. Возможно, мне не хватит любопытства и любознательности. Зато хватит упорства».
Он включает попеременно то холодный, то горячий душ. Ловит лицом водные струи и улыбается. Чёрт его знает, чему. Наверное, потому что впервые за долгое время у него хорошее, нет, отличное настроение. А ещё он голоден. Жутко голоден. И съест Альду на завтрак, если она не поспешит сварить ему чёртову кашу.
Глава 17
Альда
Он имел над ней власть. Господствовал. Может, подавлял немного. Но она никогда и ни за что не призналась бы в этом. Ни одной живой душе.
Он был для неё полубожеством, недосягаемой величиной, не человеком даже, а абстракцией. Как кумир для толпы, когда любят не человека, а его талант, а всё остальное придумывают, наделяя любимца теми чертами, какие хотят видеть в идеальном избраннике.
А сегодня Альда снимала с него штаны. Касалась крепких голых бёдер. Смотрела на возбуждённое естество и понимала: это она сотворила с ним такое. Это она вызывает в нём желание. Пусть не возвышенное, а низменное, с нотами животного начала. Может, это и к лучшему: ей намного понятнее материальное, то, что можно осязать, увидеть, пощупать, понюхать. Какие-то высокие эмпиреи – это не её совсем. Альда не признаёт то, чего нельзя прикоснуться. Даже мечта для неё – больше цель. Ставишь – и идёшь. Достигаешь – и планку повыше, к новым целям.
«Тут главное – не сорваться», – оставляла печальную ремарку мама. Да, мама права. Когда слишком высоко – и страшно падать, и больно.
Она сорвалась. Но выжила же. И на ноги встала, чтоб снова идти. По новым ступеням. Но в этот раз решила делать это не в одиночку, а с Максом. Очень сложный выбор, неоднозначный. Но она почти и
